А жизнь — была. Под выстрелом в упор
Чирикала себе беспечной птичкой.
Ломались копья, спички и привычки,
Летел воланчик за чужой забор.
Водой сбегая с лопасти весла,
Сухим песком сквозь пальцы протекая,
Нелепая, такая и сякая,
Она — была. О Господи, — была!
«Апрельский день прочитан между строк…»
Апрельский день прочитан между строк.
В облупленной стене несвежей раной
Темнеют кирпичи. И водосток,
Вообразив себя трубой органной,
Прокашлялся и загудел. Под ним
На тротуаре — трещинок сплетенье,
И прошлогодний лист, весной гоним,
Плывёт в небытие прозрачней тени.
И снова мир течёт сквозь решето
Фантазии, сквозь близорукость взгляда,
И мне не выразить словами то,
Что вновь его спасает от распада.
«Зимний рассвет в окне, выстуженно-огромном…»
Зимний рассвет в окне, выстуженно-огромном,
Не позволяет мне жизнь переждать в укромном
Месте и, как сверчку, облюбовавши щёлку,
В ночь, в не свою тоску просвиристеть-прощёлкать.
Утренний неуют звонок в пустой квартире,
Шторы — потуже в жгут, двери — пинком пошире.
Холодно, и светло, и чересчур просторно,
В тоненькое стекло ветер стучит упорно.
Тоненькое стекло, изморози иголки,
Остро и слишком зло бьётся пульс на осколки.
И, смешав имена, судьбы и крошки хлеба,
Хлещет в провал окна яростный холод неба.
«Он ждал инфаркта после сорока…»
Он ждал инфаркта после сорока,
Поскольку это всё же был бы выход
Оттуда, где его по капле, тихо
Высасывала странная тоска.
Он ждал инфаркта, будучи вполне
Нормальным и практически здоровым,
Одетым, сытым, под семейным кровом,
И оттого непонятым вдвойне.
Он ждал инфаркта. Он привык к жене,
К подросшим детям и к своей работе,
К тому, что жизнь отпущена по квоте,
И к беспричинной, ноющей вине.
Он ждал инфаркта, ибо не умел
Уйти в запой, внутри себя разбиться,
Влюбиться страстно, истово молиться,
И дни его крошились, будто мел.
Он ждал инфаркта просто потому,
Что ведь должна у боли быть личина —
Вполне материальная причина,
Понятная и людям, и ему.
Он ждал инфаркта, чтобы разогреть
Вкус к жизни, как холодные консервы,
Поправиться, родным испортив нервы,
И от совсем другого помереть.
«Не суди ты меня слишком строго…»
Не суди ты меня слишком строго,
Пожалей ты меня, пожалей,
Не придавливай прямо с порога
Правотою железной своей.
Не суди заполошную птицу,
И пришедший непрошенным стих —
Нам с тобою обоим простится,
И осудят нас тоже — двоих.
Ради жизни, грохочущей мимо,
И молчанья, что ждёт впереди,
Я прошу тебя — слышишь, любимый, —
Не суди ты меня, не суди.
Воспоминание
Средь коммунального кошмара
Взрывалось: «Сука!.. Падла!.. Шмара!..»,
В дыму, в чаду, в горелом жире
Метались тени по квартире.
И, набухая, вызревал,
Как чирей на носу, скандал.
Да нет — разминка, перепалка…
Суды знавала коммуналка!
А это так — подрали глотки
И разошлись. В стопарик водки
Набулькал, охая, сосед.
И в кухне выключили свет.
А у дверей за стенкой тонкой
Стояла я — совсем девчонка,
И понимала: виноваты
Какой-то счётчик, киловатты…
И слушала: сосед зевал
И жизнь проклятой называл.