Потом во время ремонта дома
Спилили яблоню и берёзу,
А с ними заодно — и каштаны.
Сказали — они затеняют окна
Какой-то очень престижной фирме.
Ну что ж, теперь там довольно света…
Примерно через год в переулке
Два мощных тополя серебристых
Спилили — от их летучего пуха
Наверное, кто-нибудь задыхался.
Остался один серебристый тополь,
И он, огромный и одинокий,
Пятнадцать лет ещё жил. Я редко
Ходила мимо. Но издалёка
Трепещущая сединою крона
Была видна по дороге к дому.
А нынче вот и его спилили.
И гладкий ствол пролежал с неделю,
Как будто поверженная колонна
Храма, разрушенного врагами.
И свет играл на упавших сучьях,
Словно их судорогой сводило.
Казалось бы — нет ничего такого,
Что стоит памяти и печали…
Но странно — мне кажется, моя кожа
Последнее время как-то грубеет.
Я слышу шорох, упругий шелест,
И шёпот листьев мне с каждой ночью
Понятней кажется и яснее.
Всё глубже в землю врастают корни,
Всё выше к небу тянутся ветви.
И вот уже я спокойно знаю
Конечность жизни — и бесконечность,
Реальность смерти — и нереальность.
И — не боюсь ни того ни другого.
«Ты кормил меня с руки, как птицу…»
Ты кормил меня с руки, как птицу,
Августовской спелою малиной.
Перепачкав губы алым соком,
Я смеялась: «Приручить не выйдет!»
Ты же отвечал: «Не беспокойся:
Улетишь — я просто буду вечно
Ждать тебя с раскрытою ладонью,
Полной самых жарких алых ягод».
Что ж, ты обещание исполнил:
Через много лет к твоей могиле
Я пришла, и куст малины дикой
Мне навстречу ярко загорелся
От живого, трепетного света,
Что играл, дышал, и улыбался,
И дарил последнее прощенье —
Горстку ягод для усталой птицы.
«Серебром самой чистой пробы…»
Серебром самой чистой пробы
За окном исходит луна.
Бей наотмашь ладонью, чтобы,
Словно бубен, звенела она.
Чтоб услышать, как в вечность прибоем
Ударяют с размаху — века,
Чтоб сверкнула перед тобою
Беспощадным весельем клинка
Твоя жизнь.
Так попробуй! Ну же!
Изгоняют печаль и страх
Голос женщины, звон оружья,
Сила, вспыхнувшая в руках.
Не умеешь… Ну что же, милый,
Безмятежный твой сон храня,
Ничего я не говорила,
Да и не было здесь меня.
«Я прошу тебя: никогда…»
…Оттого, что лес — моя колыбель,
и могила — лес.
Я прошу тебя: никогда
Никогда не входи в мой лес —
Там в озёрах темна вода,
И на каждом стволе — надрез.
И течёт густая смола,
И зелёный побег узлом
Завязался, где я ползла
И кровавила бурелом.
Потому что — такой расклад.
Потому что — ничья вина.
Потому что тяжёл приклад,
И рука твоя — неверна.
Льдистой горечью бьют ключи
По оврагам, где я кружу.
Потому, что я жду в ночи,
А дождавшись — не пощажу.
Оборвётся нательный крест,
Упадёт в сырую траву…
Никогда не входи в мой лес,
Даже если я позову.
«Знаешь, родной мой, я преодолела страх…»
Знаешь, родной мой, я преодолела страх,
Тот, что сжимал мне горло, сводил ключицы.
Кроме любви, всё, конечно же, — тлен,
разумеется, — прах:
Всё истечёт, во времени растворится.