лишь бы в улыбке твоей видеть радость.
Ветер бы спрятал тебя от печалей,
Лишь бы глаза твои счастьем сияли.
Музыка продолжала стелиться по залу, спокойная; заиграла гитара, дополняя образы картины. Злата пропела ещё раз первые четыре строки, а когда песня закончилась, обеденный зал взорвался криками, свистом, хлопаньем в ладоши и улюлюканьем. Менестрели улыбались и рассылали залу поклоны и улыбки. Яуты с интересом рассматривали присутствующих, как на уманов действует музыка — их это удивляло. Злата улыбнулась им, и полилась новая песня.
Комментарий к Здравствуй, небо лебединое
“Здравствуй, небо лебединое, я тебя всю ночь ждала” http://www.stihi.ru/2014/11/09/6692
Стихотворение “Ветер твои мягко гладит плечи” https://ficbook.net/readfic/7610183, автор Mistress Amber
========== Ворожбу вплетаю в сеть ==========
Пока музыка играла, Злата вышла из зала, чтобы пройтись и осмотреться, свыкнуться с мыслью, что именно здесь им предстоит провести много часов, дней, веков. Столько, сколько отмерит хозяйка судьба. Казалось бы, здесь, среди звёзд, люди ближе к богам, и последние должны услышать просьбы, но ответят ли? Боги глухи к человеческим бедам и переживаниям, так любил говорить Ясный Глаз. «Да хоть на край Вселенной мы все улетим, там мы будем такими же одинокими, наедине с собой и своими мыслями».
Если бы только можно было улететь прямо сейчас. Этот сбор менестрелей — глупость, трата времени, пьянство, но там хотя бы можно забыть себя, не слышать своего внутреннего голоса. «Я расплету свою косу на рассвете», - так начиналась песня, посвящённая ему; все песни, так или иначе, вели к нему. А те, что лились не о нём, ещё горше, потому что приходилось заставлять себя не думать.
«Ступай, девка молодая, по болотным мхам, пой, несчастная, подпевай ветрам, мать родная косу расплела твою, полетели журавли с песней журавлиною». Длинная, протяжная песня, тяжёлая, о нелёгкой доле. Её пели Аюша и Неждана, обе стояли в длинных саванах, волосы распущены, бледные. Слушаешь их — и самой выть хочется, волосы на голове драть.
— Златушка! – Злата оглянулась и посмотрела на Торвальда. Молодой, совсем ещё юный, но уже начал отращивать бороду, чтобы взрослые не осмеивали его. Думает, что так он станет куда более суровым — она невольно улыбнулась своей мысли. — Злата, не мучай меня.
Он хотел броситься на колени, чтобы уткнуться ей в живот, но она вовремя схватила его за плечи, пресекая несерьёзный жест. Сначала хмуро на него посмотрела — лицо гладкое, ровное, усы и борода будто мягкие на вид, как пушок, хотелось зарыться в них пальцами. Глаза что море — синие; оказывается, в мужских глазах тоже можно утонуть.
Молодой мужчина схватил Злату за предплечья, с силой сжав их, и посмотрел на неё. Он наклонился, и его губы потянулись к её губам, ища поцелуя, но девушка вырвалась. Не оттолкнула, не прогнала и не ударила глупого, отметив, что щёки его вспыхнули как солнце — от гнева или от обиды? Глаза горели, он готов был снова схватить её, столько раз она отказывала ему во внимании, но вино, выпитое перед обеденным залом, ударило в голову, и теперь сердце диктовало правила разуму.
— Зачем изводишь меня, Злата? — сквозь зубы процедил он.
— Оставь её, Торвальд. — Холодный голос Гуннара заставил и её, и его обернуться. Невысокий мужчина, седеющий, с чёрной бородой и тёмными глазами, стоял неподалёку и держал руки на боках. — Эта девка гиблая. Иди к себе, Торвальд, и проспись.
— Я за неё буду драться, я любого за неё отправлю к праотцам! И ты мне не указ, Гуннар Бычья Шея, — выпалил молодой мужчина — от гнева или от вина — краснея ещё больше.
— Ты не хуже меня знаешь, щенок, с кем эта девка якшается. Ты за неё пойдёшь биться к тому, кто из тебя одной рукой сделает себе чашу для вина.
По Гуннару было видно, что прозвище, брошенное ему, стало, скорее всего, ругательным. За что он сыскал себе такую славу, так сразу и не скажешь, потому что шея у него обычная, не бычья и не лебединая — так называли тех, у кого шея тонкая, девичья. Или у кого как раз бычья.
Торвальд хотел возразить, но Гуннар по-отечески положил руку ему на плечо и подтолкнул в сторону. Молодой мужчина не стал сопротивляться, против его соратника ему не выстоять, да и лезть в драку сейчас, когда праздник, даже он это понимал — не время, не здесь, не сейчас и не с ним.
— Уйди, — тяжело бросил Гуннар Злате.
Музыка доносилась из зала и звала, словно умоляла вернуться, там семья — Ясный Глаз, Аюша и Неждана, Коэн-волынщик — кто его так прозвал и за что, мало кто знал, потому что на волынке Коэн играть не умел. Мало того — он любил пуститься в пляс со своим этническим барабаном, выстукивая мелодию, которую нашёптывали ему сами боги. В такие моменты Коэн-волынщик не мог остановиться, крутясь по залу и изображая индейские танцы вокруг костра.
Злата вошла в зал и села на скамью у выхода. Дудочки, флейта и барабаны играли что-то весеннее, из музыкальных задумок девушек-веснянок. Они кружились вокруг Ясного Глаза, а он упёр руки в бока и притопывал на месте, улыбаясь им. Ждана так ступала ножками, будто мавка, завлекающая зазевавшихся молодцев к себе, чтобы опоить их соком студёных рек и глубоких болот. Несколько мужчин уже танцевали подле них, вертя в воздухе руками и улыбаясь молодым красавицам.
Аюша, тонкая и прыткая, ловко уворачивалась от объятий крупного усатого воина. За его поясом свисали топоры, лёгкие и надёжные в деле. В перерывах между игрой девушка хохотала над ним и снова ускользала, не давая себя поймать.
Пока Ясный Глаз услаждал гостей скрипкой, а пан-флейта вторила ей, веснянки убежали переодеваться. Музыка лилась добрая, плавная, такая, когда путник возвращается домой, уставший, живой, к своей семье. Там его ждёт печь, у которой можно согреться; горячий обед и любящая красавица жена, качающая в люльке сына. И густой лес расступается, пропуская путника вперёд, волк не переходит ему дорогу, кукушка не кличет беду. Всё у этого человека ладно, и конь под ним уставший, но верный.
Наверное, и остальные представляли что-то своё, тёплое, домашнее или природное. Яуты наблюдали за уманами — так они всех называли, странным словом, неродным, чужим — и вникали в суть праздника без повода. Возможно, мало кто вернётся домой, кому-то суждено сгинуть и никогда не поцеловать больше молодую жену, не подарить матери или сестре привезённое украшеньице.
Злата скинула на скамью меховой плащ, распустила косу, дав кудрям лечь на плечи. Взбила их и вышла к Ясному глазу, встав рядом. Заиграла весёлая музыка, скрипка придавала хитрый окрас, а вернувшиеся дудочки только подчёркивали это. Взгляд стал гордым, таким же хитрым, как сама музыка, а руки легли на бока. Сделав шаг вперёд, качнув бёдрами, она закружилась, а веснянки плясали возле неё. Остановившись и оглядев зал, Злата улыбнулась, томным взглядом обводя людей и остановившись на яутах. Понимают ли они смысл её песен? Ведают ли, что каждое слово выстрадано и оплакано горючими слезами? Все знали, что когда прилетает он, она ни для кого не поёт, кроме него. Его воины несколько раз при всех уводили её на его корабль, где она пела свои песни только для него.