— Чую… Это Искра выдумывает что-то… Травница и ведунья здешняя. Беспокойства нет, Гррахх. Она боевым заклинаниям не обучена. Да и не осмелятся челы. Мы, даже если очень сильно осерчаем, все равно кого-то в живых оставим, а от Императора бунтовщикам пощады не будет… Сам знаешь.
— Знаю. Но зачем же она тогда…
Ответ на неоконченный вопрос получили все одновременно.
— Ты нарушил свое слово Гырдрым! — многократно усиленный магией голос Титыча был едва узнаваем.
— Вот еще глупость, — вождь Лупоглазых отвечал негромко, но судя по всему был уверен, что староста Выселок его слышит. — Разве люди держат свои обещания, перед свиньями или баранами? А как ваши женщины сладко приговаривают, когда наполняют кормушку? Я сам видел, как ты чесал за ухом кабана, прежде чем заколоть его… Разве не так?
— Ты сам свинья, бесчестный гоблин!
Гырдрым только усмехнулся.
— Нет, ты не свинья, ты жалкий, ничтожный пес! Как и весь твой клан.
Оскорбление подействовало. Вождь Лупоглазых вскочил с земли и угрожающе показал кулак башне.
— Ты зря это сказал, чел! Теперь я тебя точно убью. А хотел всего лишь дань взять, да пару людишек высечь кнутом. За непослушание.
— Хотел яиц набрать, да ненароком курицу прирезал… — насмешливо ответил Титыч. — Заодно и курятник сжег…
Хорошая магия, надо запомнить. Голос звучит в десятки раз громче, а каждый оттенок сохранился.
— Мой курятник. Захочу — сожгу. Захочу — новый построю… — проворчал Гырдрым.
— А вот тут ты, вождь, сильно ошибаешься. О чем вскоре очень пожалеешь! Выселки больше не подвластны гоблинам…
— Что он там кукарекает? — хохотнул Ачхырз. — Эй, петушок! Слезай с насеста и иди сюда. Тогда и поглядим: кто и о чем пожалеет! Кстати, прихвати с собой Защитника. Где ты там его прячешь?
— С Ушастой собакой мне и вовсе не о чем разговаривать. А тебя, Гырдрым, предупреждаю в последний раз — убирайся, покуда цел!
Вряд ли вождя Лупоглазых могли испугать какие-то угрозы, но шорох стрел и вопли раненных гоблинов, раздавшиеся вслед за словами Титыча, удивили его очень сильно. До полного изумления.
— Вы посмели нарушить указ своего Императора?..
Стрелы прошелестели второй раз. Количество вопящих гоблинов удвоилось. Не считая умолкших…
— Вождь! У нас шестеро убитых!
— Отойти от костров! Потушить лишний огонь! — распорядился Гырдрым. — Безумцы! Теперь даже мое заступничество не спасет Выселки от уничтожения! Вы все покойники… Вместе с бабами и детьми.
— Ты плохо меня слушал, Гырдрым вождь клана Лупоглазых. Выселки вам больше не подвластны.
— Думаешь, одна победа в поединке освободила вас? — засмеялся Великий Уруш-хаш. — Глупец. Кто подтвердит твои слова? И вообще — кто тебя слушать станет, если два вождя объявят тебя бунтовщиком? Прекращайте бессмысленное сопротивление и выходите из башни. Лесом клянусь, что пострадают только мужчины.
— Ты очень добр, шаман, но намерен распоряжаться тем, что тебе не принадлежит. Для особо тупых гоблинов и их вождя, повторяю еще раз. У Выселок теперь другой хозяин. Тролль!
— Какой еще тролль, чел? Что ты брешешь? Откуда он взялся?
— Утром Хозяин вернется с пастбища, сам и спросишь, если осмелишься дожидаться… А пока, если не передумали, прячьтесь лучше. Он велел нам защищать собственность троллей от любого посягательства. И мы всего лишь охотно выполняем распоряжение своего Хозяина. Очень охотно… Парни, стреляйте во все, что шевелится! Этой ночью в деревне своих нет!..
Если кто-то из гоблинов еще не поверил услышанному, или посчитал слова старосты хитростью, и поэтому не торопящихся выполнять приказ вождя, — то хлынувший на лагерь ливень стрел оказался гораздо убедительнее. И вот теперь окончательно стала понятна избирательная забывчивость крестьян, предоставившая в распоряжение врага такое количество хмельных напитков. Пьяные гоблины, даже сохранившие способность передвигаться, становились прекрасными мишенями, для засевших у бойниц башни охотников. А имевшие неосторожность уснуть вблизи костров, вообще погибали так и не придя в себя…
* * *
И все же их было слишком много. Тем более, что количество лучников не имело принципиального значения, — стрельба велась только из шести бойниц, смотрящих на лагерь. Да и не все гоблины грелись у костров.
Потеряв примерно пятнадцать-двадцать бойцов, остальные сперва отодвинулись в тень, а потом — попросту вышли за пределы дальнобойности луков. Что, даже с учетом стрельбы сверху вниз составляло примерно полторы сотни шагов. Как для охотничьих луков — даже с запасом.
— Врет или нет? — обеспокоенно спросил Ачхырз. — С троллями я не хотел бы затевать вражду.
Фортуна по-прежнему оставалась ко мне благосклонной. Вожди и шаманы переместились как раз в сторону кустов крыжовника и продолжили разговор, стоя прямо передо мной. Спасибо Свисту, только благодаря его мази, обладающие поистине собачьим нюхом, гоблины не учуяли человека.
— Конечно, врет, — беспечно ответил Гырдрым. — Я ж тебе говорил — хитрая бестия. Время тянет.
— Не похоже, — помотал головой вождь Ушастых. — Если б только время, чел стрелять не стал бы.
— Ну, откуда тут троллю взяться? И куда ж он делся, Хозяин этот?
— Чел сказал, что Хозяин на пастбище пошел, — напомнил Ачхырз. — А скота в хлевах нет. И в башню люди его загнать не могли. Надо поискать следы стада. И если староста деревни не солгал — там мы и тролля найдем.
— Хорошая мысль. Эй, кто-нибудь, коровью лепешку сюда. Быстро!
— Не надо, — остановил вождя Уруш-хаш. — Я совсем недавно вступил в нее.
Он нагнулся, поковырялся между пальцами ноги и поднес содержимое к глазам. Видимо остался доволен, потому что плюнул на ладонь другой руки и стал возюкать по ней изгвазданным пальцем. Еще раз понюхал и поднял палец над головой, точно так, как мы делаем сами, когда хотим определить направление ветра. Подождал уверенно, а потом указал на восток.
— Стадо там.
— А о тролле, можешь хоть что-то сказать?
— Боюсь, Гырдрым, — хохотнул Ачхырз, — что наши шаманы не возьмут его след, даже если вступят обеими ногами. Для этого нам придется подождать рассвета.
— А что наблюдатели говорят? Тролля не заметить они не могли? — поинтересовался Уруш-хаш. — Давай у них спросим. Ты же посылал наблюдателей, вождь. Я сам слышал…
— Вообще-то, я приказывал не спускать глаз с Защитника, — ответил Гырдрым. — А о деревне ничего не говорил. Кстати, что-то давненько гонца не было. Как сообщили, что Защитник вместе с двумя челами спит в овраге, пьяный, — так с тех пор молчат. Ладно, пусть сторожат. Хоть этой заботой меньше…
И вот тут я понял, что должен сделать. Причем немедленно, второго такого шанса у меня может больше не оказаться…
— Шанс! Он не получка не аванс! Его так просто упустить, но легче локоть укусить, чем новый шанс заполучить! Он выпадает только раз. Фортуна в дверь стучит, а вас — дома нет!
Не знаю, что ошеломило гоблинов больше — мое внезапное появление или великолепная песня, в чрезвычайно эмоциональном исполнении. Но необходимые секунды я выиграл.
Вот я выскакиваю прямо у них из-под ног, как чертик из табакерки. Раз!
Хватаю левой рукой мешочек на груди у стоящего ко мне лицом шамана Уруш-хаша и тяну его к себе. Два!
Кинжалом в правой руке перерезаю кожаный шнурок, на котором висит ладанка и, продолжая движение, наношу неглубокую, но болезненную рану в шею Великому и Ужасному. Три!
Кулаком с зажатым в нем мешочком наношу удар стоящему справа Гррахху, отчего тот валится наземь. Четыре!
Перепрыгиваю через тело шамана Ушастых и в несколько огромных прыжков оказываюсь у костра. Пять!
Протягиваю руку над костром и, едва не срываясь на крик, объясняю. Надеюсь, внятно и доходчиво.
— Если хоть кто-то сдвинется с места, я уроню ваши души в огонь, и вы все сдохните!
Финал! Момент истины. Я поставил все на кон, принимая за правду слова упокоенного Свистом Рырыга. Раненый в горло шаман из дискуссии выбыл, но если трюк с душами всего лишь туфта, придуманная для поднятия боевого духа, — то вождь клана не может этого не знать. Гррахх, шаман Ушастых встрепенулся, глядя на меня и что-то быстро забормотал вождям.