Даже тихая возня соседок за спиной не помешала Младе через мгновение провалиться в сон.
Это сновидение не навещало Младу очень долго. Наверное, лет десять. Воспоминания о нём шевелились в душе, точно обрывки прозрачного поутру тумана, но на поверхность не выбирались. А тут вспыхнули, как политые маслом раскалённые угли. И полыхали…
Полыхали дома вдалеке; над лесом поднимался дым, марая белые облака смрадной копотью. Млада чувствовала запах гари и боялась возвращаться. Наверное, должна была. Но не могла. Потому что так сказала мать. И Млада знала, что там, в Речной деревне — смерть. Повсюду. Пришедшая с отрядом всадников, диких, черноволосых и черноглазых, в расшитых угловатым узором кожушках и сапогах. С изогнутыми мечами на поясах.
В ушах ещё звенел крик матери, влажной тряпкой в груди душил плач. Но Млада не позволяла себе разреветься. Ни сейчас, ни после. Никогда больше. Она укрылась за кустом бузины у пригорка и слушала отдалённый шум: ор, топот, треск горящих избовых брёвен — звук, с которым умирала деревня. Умирал её род. Не слышно было плеска Нейры неподалёку, стихли птицы в ветвях. Затаились. Только стая ворон, чуя скорый пир, пронеслась в вышине, запятнав землю россыпью теней.
Млада не могла уйти дальше — ноги не слушались. Она сидела там, где силы покинули её, и вздрагивала от озноба в разгар лета. Одна. Больше в лес никто не побежал. Босых ступней касались прохладные стебли травы — Млада даже не успела обуться. Влажная от росы земля промочила рубаху. По руке полз муравей. Бузина шелестела над головой.
С тех пор Млада ненавидит запах бузины…
— Млада! Проснись! Ты чего? — кто-то настойчиво тряхнул за плечо.
— Прочь! — она вскочила, зажмурившись. Махнула рукой. — Уходи!
Тихий вскрик — и брякнул упавший на пол светец. Лучина погасла. Снова стало темно. После короткой, перемешанной с гневным бормотанием возни огонёк снова зажёгся.
— Глянь на неё! Совсем шальная, — поражённо проговорила из своего угла Малуша, посматривая на трущую ушибленную щёку Раску. — Говорила же тебе: не лезь.
— Дык она выла так, что стража на улице, небось, услыхала!
Млада отняла ладонь от бедра, к которому прижала её в надежде нащупать кинжал. И хорошо, что его не оказалось. Иначе Раска могла пострадать ещё больше. Ладно если порезом отделалась бы, а то ведь сдуру и насмерть можно пырнуть. Соседки застыли на своих местах, поглядывая недоверчиво и с лёгким отвращением. Так на улице смотрят на ободранную полоумную нищенку честные горожане, проходящие мимо.
— Прости, Раска, — Млада вздохнула и прислонилась спиной к прохладной стене. Сжала пальцы, до боли вонзая ногти в ладонь. — Просто скверный сон. Пёс знает, что на меня нашло.
Девчонка поморщилась и ещё раз тронула скулу.
— Коли синяк будет — так и скажу, что это ты меня побила, — она вдруг облегчённо улыбнулась.
— Скажи. Этому никто не удивится.
— Эдак ты нас тут всех синяками отметишь, если каждый раз спросонья кулаками будешь махать, — проворчала Малуша, снова укладываясь.
Это уж точно. Проклятый сон. И с чего бы ему снова становиться таким ярким, будто всё произошло только вчера? Не иначе виновато возвращение на земли, которые за много зим забылись так крепко, что уже и родными-то не казались. Хоть смутно помнила Млада и этот холм, где сейчас стоит Кирият, и озеро, примыкающее к нему с северо-запада. Раньше тут была деревня. Давно. Говорят, она погибла так же, как и Речная. Истреблены жители, сгорели дома… И землю её, верно, топтали косматые кони тех же черноглазых всадников, впечатывая в неё кровавые следы подков.
Подохнуть бы вельдам в Пекле! Каждому из них.
Долго бы ему пустовать, холму, омытому людской болью, если бы Кирилл не возвёл здесь город. И за суетой развернувшейся вокруг жизни как будто забылось всё, что произошло какой-то десяток лет назад. Или попросту люди об этом молчали. Млада же по дороге в Кирият нарочно обошла стороной то место, где раньше стояла Речная деревня, пусть её и тянуло туда, как воловьей упряжью. Хотелось взглянуть на неё ещё раз, напитаться злостью сызнова. Посидеть на берегу Нейры под ивами, пройти тропой, которая увела её далеко от дома, сгинувшего в пожаре. Но она только ехала по Южном тракту, не сворачивая. Теперь думала, что, может, и надо было потратить лишний день, но дойти. Ведь больнее уже не будет. Никогда.
Соседки снова улеглись спать, а Млада так и не сомкнула глаз до самого утра, чувствуя, как отвратительной многоножкой елозит по хребту сегодняшний сон. Всё никак не хочет уходить. Изводит. Косое, бледное пятно света упало через окно на стену и поползло вниз. Где-то в городе, а может, и в детинце, звонко заорал петух.