– Ранены?
– Не так, чтоб очень. – Дарайн опять пожал плечами. – Пироджилю пару зубов вышибли, и лекарь сказал – ребро у него треснуло. Самое мерзкое – это что ему врезали по уху; Лориаль ему здорово съездил. А вот противнику Кетола повезло, что лекарь прибежал быстро – не то петь бы ему тенором. У моей парочки слегка побиты головы. Паукан приживил Пиро зубы, а остальное оставил как есть. Отбывать наказание будут все – не одни мы.
Джейсон кивнул. Валеран читал ему длинные лекции о казарменной дисциплине. То, что сделал Гаравар, было, во-первых, экономно, во-вторых – действенно: использовать немного волшебства, чтобы залечить по-настоящему серьезные раны, а остальные, в назидание, оставить саднить. Лучше запомнится. Но в каждом правиле есть исключения. Кетол, Дарайн и Пироджиль были спутниками его отца в последнем походе. – Я поговорю с Гараваром…
«Даже когда ты в короне, Джейсон, – ворвался в его мысли ровный голос Эллегона, – лучше тебе найти причину посерьезнее, чтобы приказывать Гаравару».
Джейсон кашлянул, прикрывая заминку, хоть и не был уверен, что это у него выйдет.
«Но…»
«Вот тебе и „но“. А теперь – иди к матери».
– Ладно, пока, – сказал солдатам Джейсон, понимая, что его промах вряд ли от них укрылся.
«Не укрылся, разумеется. Они поняли, что ты собирался сунуть нос в Гараваров монастырь. Но болтать об этом они не станут».
Джейсон сошел с дорожки и побежал по траве. День обещался хороший. С запада дул легкий ветерок, над головой в голубом небе парили чуть видные облачка.
Трава, колыхаясь под ветерком, щекотала щиколотки. Джейсон всей грудью вдохнул густой запах свежескошенного луга.
Так всегда бывает в дни мира. У людей появляется время и настроение думать о, к примеру, красоте газонов. И следить за ними. Даже у императорской власти есть границы: в мирное время можно запросто приказать, чтобы никто, кроме садовников, не топтал траву – но попробуй найди садовника в дни войны!
Юноша обогнул стену донжона и сошел с лужайки на камни плаца. С теплых камней навстречу ему поднялась громадная треугольная голова.
– Привет, Эллегон, – проговорил Джейсон, подходя к зверю. Отец говорил – Эллегон размером с автобус «грейхаунд», что для Джейсона всегда было загадкой. Автобус – это такая машина, но разве грейхаунд – не порода собак?..
Эллегон был огромен. Джейсон не мог себе представить пса такого размера.
«Доброе утро, Джейсон», – отозвался дракон.
С глубоким ворчанием он подобрал под себя сперва передние лапы, потом задние, поднялся и потянулся, трепеща кожистыми крыльями. Из ноздрей размером с небольшую тарелку взметнулись пар и дым.
Распахнулась пасть, явив взору частокол зубов в локоть величиной – и обдав Джейсона невыносимой вонью гнилого мяса и тухлой рыбы. Эллегон не был разборчив в еде.
Юношу замутило.
«Дыши в сторону, пожалуйста».
«Прости». – Заскрипев чешуей, Эллегон повернул массивную голову и дохнул огнем; вонь пропала.
Джейсон никогда не мог понять, почему другие боятся Эллегона. Это было то же самое, что бояться мечей Тэннети. Вселенная делилась на два сорта людей, и одни люди боялись других.
«Они просто боятся, что их съедят. Люди не любят меня, потому что я знаю слишком многое».
«И слишком во многое лезешь». Одно дело – не дать Джейсону выставить себя дураком перед Кетолом и Дарайном, и совсем другое – лезть в… личные дела.
«Повторяю: я этого не хотел», – сказал дракон, хотя Джейсон мог бы поклясться, что слышал приглушенное мысленное ворчание: «Вылитый отец. Слишком часто думает тем, что у него промеж ног, а не тем, что промеж ушей».
«А еще ты слишком много ешь… Ладно, идем к ней».
До северного угла было всего-то пара сотен метров – только пересечь плац, так что взлетать Эллегон не стал.
Джейсон шел быстро, дракон вперевалочку двигался следом.
Обычно люди стараются держаться подальше от работающих магов, и это вполне разумно. Мастерская Андреа Куллинан находилась в самом дальнем углу двора – а если бы не соображения безопасности, ее вообще стоило бы вынести в междустенье или даже за пределы Бимстрена.
Однако с безопасностью приходилось считаться – матушкина бимстренская мастерская, сколько себя помнил Джейсон, находилась в небольшом низком каменном домике в северном углу внутреннего двора.
Джейсон постучал в дверь. Никакого ответа.
– Мам, это я. Джейсон.
Ничего.
«Может, попробовать мне?»
«Нет. Лучше все же я сам».
Рука юноши на ручке дрожала.
Одной из главных заповедей, вынесенных им из детства, было – не мешать матушке, когда она работает. Это было одно из немногих правил, за нарушение которых грозила порка. Матушка так же не любила его пороть, как он не любил бывать выпоротым. Она говорила, что «не отвлекать мага» значит то же самое, что на Той Стороне – «не отвлекать водителя». Знать бы еще, что это такое…
В том-то и трудность в общении с пришедшими с Той Стороны – будь то родители, Уолтер Словотский или Дория Перлштейн: они вечно поминают вещи, понятные только лишь им одним. И дело не во всех этих машинах, самолетах и микроволновках (а кстати, что это? Доски, чтоб кататься на низкой волне?), а в том, что они слишком часто понимают и воспринимают все не так, как обычные люди.
Однако, хоть Джейсон и не понял сравнения, урок был затвержен накрепко и укоренился где-то на уровне подкорки. А потому решиться юноше было весьма трудно. Он знал, что на самом деле она не делает сейчас ничего опасного – Эллегон предупредил бы его.
«Правильно мыслишь».
И все же его рука дрожала. Проклиная предательски трясущиеся пальцы, он сжал ручку, медленно приоткрыл тяжелую дубовую дверь, скользнул внутрь и прикрыл дверь за собой.
– Мам?..
Он невольно принюхался. Внутри каменного дома было темно и влажно, пахло странно – и все же знакомо. Слабый запах, который он не мог бы в точности опознать, хоть и узнал густой, тягучий аромат маррима и резкий оттенок сожженных горошинок перца. Больше всего это напоминало запах старого пота.
Комната освещалась лишь светом, сочащимся из щели меж потолком и стеной. Виден был только узкий вход, где стоял Джейсон, и темный зал впереди. Занавески из черного газа скрывали остальное.
– Матушка?..
Джейсон двинулся сквозь занавески – сухие на ощупь, они льнули к лицу и рукам, будто влажные. Его передергивало, но он продолжал идти.
– Мама?..
За последними занавесками горела лампа – но так слабо, что Джейсон едва разглядел тусклый свет. Он откинул завесу – и увидел фигуру матери: склонясь над рабочим столом, она что-то лихорадочно писала, перо в ее пальцах тряслось и подрагивало. Над ее головой висел масляный светильник, справа на столе в кольцах медного змея покоился хрустальный глобус. Голова змея лежала на северном полюсе – тварь задумчиво озирала мир. Слева от матери стояла грубая глиняная фигурка человека со скрещенными на груди руками. На левой руке статуи было лишь два пальца.
Фигурка была еще влажной; позади нее лежал кусок глины и с полдюжины небольших ножей, какие-то палочки, лопатки и другие инструменты ваятеля.
– Мам, – сказал Джейсон, – перестань.
Она не ответила, а продолжала писать.
– Перестань, – повторил он.
Она будто не слышала.
– Так. Считаю до десяти – а потом отбираю у тебя перо.
Она замотала головой – взметнулись и опали спутанные черные пряди.
– Нет. Я уже близко; почти рядом. Может быть, я смогу…
Хрустальный шар посветлел.