Среди деревьев прогуливались горожане, безразличные к непогоде, многие с велосипедами. Впрочем, под листву дождь почти и не проникал. Все с интересом прислушивались к тому, что происходило на стадионе. Комментаторский голос, усиленный мощной машиной, вполне отчетливо слышался из-за стен, но часто его перекрывал рев многих десятков тысяч голосов, что вызывало бурные обсуждения в группах болельщиков, стоявших тут и там на дорожках и под деревьями. По аллеям медленно курсировали накрытые зонтами тележки торговцев. Время от времени от очередной ближайшей кучки оживленно беседующих людей отделялся какой-нибудь субъект и бежал покупать для всей компании новую порцию закусок. По мере того, как матч близился к концу, по парку распространялось нетерпеливое возбуждение. Шел второй период финала чемпионата мира, в котором играли сборные Европы и Северной Америки.
Стадион был открытым. Лучи прожекторов падали с шести сторон на игровое поле, отражались от мокрого газона, устремлялись в небо, заставляя низкие тучи слабо светиться. Двадцать два человека, хлюпающие бутсами по траве, были сейчас самыми главными. Куда главнее многочисленных членов королевских фамилий и правительств, которые вскакивали сейчас с мест и отчаянно жестикулировали, ничем не отличаясь от любого другого из тысяч разгоряченных зрителей. Медленно разворачиваясь по круговой траектории, над «Стадиумом» при полном безветрии плыла пара огромных дирижаблей, напоминающая вальсирующих китов. Наблюдать за происходящим с такой трибуны считалось модным среди новоявленных богачей.
На горизонте возникло слабое, медленно пульсирующее зеленоватое мерцание и поползло к стадиону. Яркость пятна постоянно увеличивалась. в воздухе вдруг распространился почти неслышный гул, но тут же потонул в очередном восторженном хоре с трибун. Когда трибуны умолкли, гул услышали все, поскольку за эту секунду он сделался во много раз громче, в нем уже начал выделяться режущий ухо свист.
Рефлекторно подняв головы, удивленные зрители увидели необычное небесное явление. Та часть облаков, что служила фоном повернутому боком дирижаблю, в короткий миг прогнулась вниз, как бы стараясь прикоснуться к его баллону. Облака в этом месте вспыхнули зеленым светом и испарились. Раскаленное округлое тело вывалилось из туч и прошило насквозь начавший валиться на бок дирижабль. Баллон исчез в пламени, горящую гондолу швырнуло вниз.
Не испытав сопротивления, ослепительно яркий болид врезался в стадион, словно мяч попал в лунку, брошенный умелой рукой гольфиста. Заостренным носом, раскаленным от трения и импульсов тормозных сопел, он попал в тот сектор, где помещались правительственные ложи, и ушел в землю. Удар чудовищной силы сотряс все вокруг. По зданию пошла ударная волна, сметающая все на своем пути.
Из гулявших в парке людей смогли выжить только те, кто упал на дорожки или в канавы, переполненные дождем. Их окатило волной нестерпимого жара, хлынувшей из гигантской воронки, у многих загорелась одежда.
Возле земли некоторые несущие элементы здания выдержали, но теперь это был всего лишь ободранный могучим порывом остов. в небе висел шлейф дыма, бесконечной полосой наклонно уходящий ввысь сквозь круглую брешь в облаках. Воздух над парком заволокло плотным туманом от испарившейся влаги. Парковые деревья загорелись, озаряя разбросанные вокруг обломки пляшущими багровыми всполохами.
Первый снаряд марсиан упал на Землю. Через минуту после удара в его недрах уже работали механизмы, методично распаковывающие части боевых машин, ожидая, когда вскроется огромная, диаметром двадцать метров, крышка в обращенном к небу днище.
Второе нашествие началось.
Глава 4
Ничего, кроме темноты, тепла и тишины. Самое прекрасное, что доводилось испытывать Джеку за всю жизнь. Никаких причин искать какие-то другие состояния, переживать иные ощущения или рассуждать о предметах, не имеющих отношения к этому уютному черному безмолвию. Казалось, цель жизни достигнута, больше не осталось в мире ничего, достойного хотя бы одной простенькой мысли или хотя бы намека на мысль.
Следующим этапом было появление пульсации. Сначала едва заметная, она невыразимо медленно набирала силу, становясь все отчетливее и привычнее. Пульсация пронизывала все пространство, задавала ритм мыслям. Без этого ритма больше не могло существовать ничего, что стремилось заполнить темноту и получить свою порцию теплоты. Тишина стала воспоминанием, и это было настольно естественно, что сразу возникло ожидание очередных перемен. и они не замедлили произойти.