Он ничего не играл, этот парень, только еле трогал дребезжащие тонкие струны, и они тихо пели странную, неизвестную песню.
Положив ему голову на плечо, рядом сидела девчонка. И откуда она взялась, просто странно. Парню было неудобно, наверное, но он сидел не двигаясь, будто застыв, словно окаменев.
Они сидели не шелохнувшись — рыжий курносый парень с медной головой и девчонка в желтом пуховом берете с помпошкой, среди зеленых мешков и коричневых чемоданчиков, и было бы кощунством одним словом разрушить эту скульптуру. Я на цыпочках попятился назад и наступил кому-то на ногу.
— Прости! — сказал я и обернулся.
Передо мной сидел парень и протягивал коробку с папиросами. На ярком коробке были тиснуты золотом иностранные буквы.
— Кури! — сказал тот, что угощал меня. — Браток подарил. Два года хранил, теперь раскурить надо. Все равно теперь, куда их.
Я взял папироску.
— А ты силен, — сказал парень. Я быстро взглянул на него. Он улыбался. — Честно, кстати, между прочим, как говорил мой любимый артист Пуговкин. — Я зажег спичку и затянулся. — И нас троих ты запросто можешь. — Парень повернулся к своим соседям.
— Может?
— Может! — твердо ответили парни.
«Начинается, — подумал я. — Пожинай, Серегин, собственные плоды».
— А вы, ребята, откуда? — спросил я, заминая обсуждение собственных способностей.
— Абитура мы! — сказал тот, что угощал папиросами.
У него были короткие сильные пальцы, и он вертел ими свою цветастую коробочку, а уши топорщились торчком и просвечивали, как два розовых стопсигнала у машины. — Слыхали такое слово?
Испытания продолжались. Зеленоглазый с дружком куда-то исчез, появились эти. Тут борьбой не возьмешь, тут другое самбо.
— Слыхали! — бодро ответил я в тон парю. — Аббревиатура.
— Что-что? — спросил ушастый.
— Анна, Борис, еще Борис, Роман, Елена, Владимир, Иван, Алексей, Трофим, Ульяна, Роман, Ася…
Парни хохотнули. Ушастый не сдавался.
— Вас понял, перехожу на прием. Абитура — это…
— Акционерное Британо-Испано-Таиландское управление разными артелями… Парни хохотали снова.
— Ну ладно, — сказал я, — хватит трепаться. Так куда вы поступали?
Ушастый улыбнулся.
— На философский, в университет.
Парни смущенно зашевелились.
— Эк вас угораздило, — посочувствовал я. — А зовут-то как?
Владелец английских папирос толкнул парней в бока, они вскочили, быстренько по-военному подравнялись, глядя в грудь четвертого человека, которого не было, и продекламировали тремя разными голосами справа налево:
— Петя…
— Федя…
— И Ефим!
— Вольно, — сказал я.
— А вы что? — спросил все тот же, со стопсигналами, Федя. — Из райкома или горкома?
Ответил. Федя старчески вздохнул:
— Эх, комсомол, комсомол, беспокойная юность моя!
Парни снова хохотнули. Да, нелегкий хомуток напялил ты на себя, Серегин!
— Ну, проведите с нами беседу, товарищ комсорг, — подначивает ушастый Федя.
— На тему «Есть ли жизнь на Луне», — говорит Петя.
— Или «О дружбе и товариществе», — это Ефим.
Я закуриваю. Выигрываю время. Да, черт побери. Не всем, оказывается, по душе пришелся мой аттракцион. Любопытные ребята. Этих сразу не заарканишь. Я сдаюсь:
— Ладно, ребята. Хватит издеваться. Вот устроим в вагоне конкурс острословов, тогда — валяйте, А сейчас не до этого. Пока.