За спиной хлопнула дверца, Саблин позвал капитана. Я остался один.
Нет, я остался не один. Тут сидело много хороших парней. Но они молчат. Они смотрят.
— Ну, — спрашиваю я у парней. — что вы хотите?
Они ухмыляются, не глядя на меня.
— Чтоб я перешагнул через ваши ноги?
Тот, у которого висела на губе папироска, посмотрел на меня. Глаза у него оказались зеленые, совсем зеленые, даже красивые поэтому. Нос у него был с горбинкой, широкий и крепкий нос драчУуна, уверенного в себе. К тому же рядом этот, второй. Тот тоже теперь глядит на меня. Вызывающе и нагло. Этот хлюпик просто подпевала. И в глазах его, где-то там, глубоко, рядом с наглостью чуть вздрагивает неуверенность. Но он не один тоже. Их двое.
— Ну? — спрашиваю я обоих. — Что же вы хотите?
— Выйти с тобой во двор,— говорит тот, первый. Я усмехаюсь.
— И всего-то? — спрашиваю я.
Зеленоглазый резко вскакивает, и я вижу, что он на голову выше меня. И шире в плечах. И кулачищи у него — будь здоров. Второй поднимается тоже. И этот, оказывается, выше меня. Только худой.
— Ну что ж! — говорю я, обращаясь к бараку. — Требуются секунданты. Кто готов?
Вскакивает сразу несколько парней, и я говорю тому, что стоит ближе ко мне:
— Как тебя зовут?
— Дима!
— Тезка, значит? Ну, пойдем, Дима, будешь моим секундантом.
Я оборачиваюсь к моим противникам и уступаю им дорогу рыцарским жестом: — Прошу!
Зеленоглазый вздрагивает одной щекой. Он взбешен. Все у него клокочет внутри, я знаю. Он видит, что я издеваюсь над ним. А у меня бешенство прошло. И злость тоже. Там, за фанерной дверкой. Теперь я спокоен. Как бог. Я знаю, на что я иду, я уверен в себе.
Вокруг слышится топанье сапог и ботинок, шлепанье и стук чемоданчиков. Встает весь барак. Я знаю, среди них — всякие. Одних пнули, как меня, но они не посмели связаться с этими. Другие — просто добрые души, и они вступятся, коли дело дойдет до драки, обязательно вступятся. Ведь я в их глазах такой же зеленый новобранец, как и они.
Как знать, конечно, что бы сказали члены бюро, утверждавшие меня комсоргом, за эту авантюру. В общем-то, конечно, не совсем педагогично. И уж, бесспорно, не этично. И, наверное, так нельзя. Но я не мог иначе, честное слово. Потому что я комсорг.
Сзади грохотали сапоги, слышалось прерывистое, взволнованное дыхание и редкие шутки.
— Слушай, — шепчет сзади мой тезка, — а может, не надо? Может, у них нож есть или шило?
Я оборачиваюсь к нему. Подмигиваю. Не бойся, мол.
— Ну, парень, —хлопает меня Димка, — в случае чего, не робей.
На улице добровольные помощники и болельщики показывают в сторону, надо отойти от барака, от окон, где сидит начальство. Двое становятся «на отас», вроде часовых. |
Зеленоглазый стоит в зеленой шотландке, скинув телогрейку. Я иду к нему навстречу.
— Ну, гнида! — шепчет он, и я вижу, как взлетает его кованый ботинок. Он метит прямо в живот, чуть пониже. Я уворачиваюсь.
— Ого, — говорю я громко,—а ты порядочная скотина, оказывается.
Нервно переминается кольцо вокруг нас. Краем глаза я вижу, как друг зеленоглазого заходит мне за спину.
— Ну, ну! — говорю я и отхожу назад. Мне надо скинуть телогрейку, она мешает.
То, что я отхожу, их воодушевляет. Зеленоглазый подходит ближе. Он готов разорвать меня, я вижу это по глазам.
Я быстро, одним движением, скидываю телогрейку. Ее подхватывают на лету, и я слышу общий вздох. Зеленоглазый на минуту останавливается. Все видят мою гимнастерку и значки на ней. Конечно, не все могут разглядеть, что первый разряд по самбо, а не по шахматам, но зеленоглазый разглядел уже и это, И его друг тоже, Они готовы проклясть ту минуту, когда задели меня, но сейчас уже поздно. Сейчас им обоим будет плохо, и они чувствуют это.
— Ну что ж ты стал, зеленоглазый, — говорю я ему, и кто-то смеется из круга. — А ну, иди сюда, — говорю я ему и ставлю пошире ноги. Зеленоглазый топчется на месте. Он ждет, когда приближусь я, чтоб удобнее ударить своим сапогом.