9. Райдер
— Сейчас? — спросил Леон.
— Нет, — прорычал Габриэль.
— Сейчас
— Нет.
— Сейчааас?
— Я скажу тебе, когда придет время, Леон, — рявкнул Габриэль, и спасибо, черт возьми, за это, потому что я был в одной в секунде от того, чтобы свернуть шею Муфасе.
Леон запыхтел и бросился на диван, а я наблюдал за ним со своего места у стены, сложив руки в ожидании. Большая Птица вернулся уже несколько часов назад, и хотя я хотел броситься прямо в этот гребаный морской дворец, чтобы вернуть свою девочку, у меня также был многолетний опыт в осуществлении подобных планов. Время имело решающее значение. И стоическое молчание, в которое погрузился Данте, сидя в кресле и положив ноги на журнальный столик, сказало мне, что он тоже это знает. Он готовился так же, как и я, погружаясь в самое темное, самое спокойное место в своем сознании, готовый сделать все и даже больше, чтобы добиться успеха сегодня вечером.
Конечно, душевное состояние Инферно не имело ни малейшего влияния на мое. Я мог отключить все внутри себя, стать ничем иным, как бесчувственным существом с единственной целью. Для Элис я готов на все. Но Данте всегда нужно было думать о других. Любящая маленькая мама, которая будет скучать по нему, братья и сестры, которые будут плакать на его похоронах, если он умрет сегодня ночью. Я проигнорировал странную боль в груди от этой мысли. Если я умру, никто не будет оплакивать меня, кроме, может быть, моей девочки. Какая-то часть меня надеялась, что она это сделает. Что я что-то значу для кого-то на этой земле. Хотя я не был уверен, почему меня это волнует. Раньше я никогда не переживал.
Габриэль изучал «Magicae Mortuorum», склонившись над кофейным столиком, читая одно конкретное заклинание с помощью подзорной трубы, которую Леон украл у Лайонела Акрукса. Я на редкость улыбнулся этому. Повелитель Драконов, который правил королевством со своими друзьями, был каким-то самодовольным мудаком, который был «рожден для величия» или еще какой-нибудь ерунды.
Очень хорошо быть рожденным для величия, когда из твоей задницы выходят золотые подсвечники, а слуги заботятся обо всех твоих жизненных проблемах, чтобы ты мог сосредоточиться на этом «величии». У людей, рожденных в таких городах, как Алестрия, не было шансов стать великими. Они не могли позволить себе быть охуенно великими. Не то чтобы мне было не плевать, но я все равно считал правителей придурками.
Леон пинался ногами, как ребенок, и бился затылком о диван. — Мне нужно кого-нибудь убить, — простонал он. — Ну же, Габриэль, позволь мне пойти за ней. Я умру, если не пойду сейчас.
— Ты не умрешь, Леон, — резко сказал Данте. — Оставь его в покое, мы никуда не пойдем, пока он не разберется с заклинанием.
Габриэль кивнул, продолжая читать книгу, а Леон ухватился за спинку дивана, резко вскочил на нее и перевалился через край, ударившись о пол.
Я покачал головой, и Инферно на секунду поймал мой взгляд, прежде чем отвести его. Гребаная мерзость Оскура.
Но я не чувствовал этого оскорбления до глубины души, как обычно, и я точно не собирался выяснять причину.
Леон начал продвигаться по полу, как какой-то сумасшедший тюлень, его руки упирались в бока, а колени подгибались и толкали его, пока его щека касалась половиц. Он взглянул на Габриэля, когда добрался до кофейного столика, и Данте пнул его, когда он поднял задницу в воздух.
— Леон! — заорал он, и я пронесся через всю комнату, схватил Леона за ворот рубашки и вытащил из комнаты, бросив в одну из спален.
Я последовал за ним внутрь, захлопнул дверь и сложил руки, прижавшись к ней спиной, чтобы заблокировать ему выход.
Леон поднялся на ноги с громким ворчанием. — Это занимает целую вечность, Райдер, — пожаловался он. — Мне нужно пойти и забрать ее. Она совсем одна. Я нужен ей.
Кольца в его глазах, казалось, тоже сияли от этой потребности, и я мог видеть, что это было нечто большее, чем просто страдания, через которые проходили остальные из нас.
Я дернул подбородком, глядя ему в глаза. — Эта связь доставляет тебе неудобства? — спросил я безразлично, не зная, хочу ли я знать или мне вообще есть до этого дело.
— Да, — задохнулся он, подавшись вперед и вцепившись пальцами в мою рубашку, когда боль пересекла его черты. — Как будто кто-то пронзает мое сердце чертовой киркой, потом засовывает туда гранату и выдергивает штырь. Я чувствую, как она близко, но не могу к ней подойти. Это агония, Райдер, гребаная агония, — он прижался ко мне, и я неопределенно похлопал его по плечу, когда он обнял меня, на что я определенно не давал согласия. Но парень был в таком смятении, что я просто позволил ему развалиться на мне, принимая то, что требовалось его Ордену, и стараясь не думать об этом слишком много. Но когда он с рычанием уткнулся мне в шею, я понял, что он зашел слишком далеко.