— Он будет на углу улицы Светлячков через пять минут, — сказал он, и в моей груди раздался рык, а мой Лев надавил на внутреннюю часть моей плоти.
— Пойдем, — настойчиво сказал я, и Габриэль кивнул, выходя на дорогу и накладывая на нас иллюзию, чтобы скрыть наши личности.
Он был сильным ублюдком, и я чувствовал тяжесть магии, когда она струилась по мне. Мне было все равно, увидят ли мои враги сегодня мое лицо — они не доживут до рассвета, чтобы вспомнить об этом. Но держать участие Габриэля в этом деле в секрете было важно, поскольку он был нашей единственной связью с Черной Картой, и если они узнают, что он помогает выслеживать важных членов их извращенного маленького культа, то Король может быть заинтересован в том, чтобы убить его как можно скорее.
Конечно, после похищения нашей девушки Король не показывался на глаза, но он был занят, как маленькая пчелка. Киллблейз распространялся по городу, как бесплатный пирог, а наркоманы появлялись повсюду, как чокнутый Джек с коробки1. Но Габриэля не вызвали ни на одно собрание Черной Карты с тех пор, как похитили Элис, и это заставляло меня волноваться, как дерьмо во вторник.
Но я знал, что она все еще жива. Звездная связь ревела в моей голове громко, как клаксон, умоляя меня найти ее. И я был уверен, что почувствовал бы ее смерть. Габриэль сказал, что тоже ощущает ее через Зрение. И хотя Данте и Райдер не сказали ничего подобного, я видел это в их глазах. Они чувствовали ее, потому что мы все были предназначены для нее. Мы четверо были отлиты из звездной пыли в точном образе тех половинок, в которых она нуждалась. И пусть у меня были серебряные кольца в глазах, но это не делало мою любовь более пылкой, чем любовь моих братьев к ней. Это было видно по тому, как они охотились за ней, их отчаяние во всех отношениях равнялось моему. Я не сомневался ни в одном из них, но если они сами сомневались, я надеялся, что теперь они увидят, как сильно мы все ее заслуживаем.
Мы направились вдоль улицы, где Гарпия с одним побитым черным крылом выпрашивала деньги, а полуперемещенная женщина-коза Лексиана жарила каких-то жуков на старой ржавой сковороде на магическом огне. Возможно, однажды я съел одного ради смеха и сказал «Акуна Матата», прежде чем проглотить. Но не теперь. Я не улыбался с тех пор, как забрали Элис. И единственной едой, которую я ел, были блюда, которые Габриэль готовил для нас в своей квартире. Я был дома только один раз, не выдержав печали в глазах родителей после того, как рассказал им о случившемся.
Они и так были разбиты потерей Роари, теперь они были разбиты и потерей Элис. И не только это, я видел, как отец смотрел на меня. Как будто я это сделал. Как будто я должен был быть там, чтобы защитить ее. И я чувствовал то же самое. Я подвел ее. Единственную, кого я поклялся любить и лелеять до конца времен, кого звезды выбрали в качестве моей идеальной пары, кого я провозгласил своей королевой-Львицей. Я не защитил ее, когда она нуждалась во мне больше всего. Каким же Львом я был?
Габриэль шел по темной улице, когда луна скрылась за облаками. Через дорогу находилась букмекерская контора, где посетители делали ставки на скачки Пегасов, которые показывали на экранах в помещении.
Мы прислонились к стене бок о бок, ожидая, когда появится наш объект. У меня было желание переключиться, ворваться туда и схватить этого ублюдка зубами. Я бы отрывал конечности, пока он не скажет мне, где мой маленький монстр, и я бы сделал его смерть самой мучительной, на какую только был способен, если бы у него был ответ. Но это не было планом. Я не мог действовать вполсилы. Я должен был быть полностью собран. С каждой целью мы справлялись одинаково: мы захватывали их незаметно, и Райдер приходил за ними.
— Как Роза? — пробормотал я Данте, и он вздохнул.
— Лучше, — ответил он с тяжестью в голосе. — Но она не хочет говорить о Феликсе. Я пытался заставить ее открыться, моя мама тоже. Она просто отказывается говорить о том, что он с ней сделал. И я боюсь, что теперь она никогда не сможет открыться.
При этих словах я покачал головой, мне было больно за младшую кузину Данте. Шрамы, оставленные на ее теле Феликсом, никогда не заживут, они были оставлены клинком из солнечной стали. Этого уже не исправишь. И у меня разрывалось сердце при мысли о том, что ей пришлось пережить от рук собственного отца.
— Пора, — пробормотал Габриэль, и мы все выпрямились, когда мудак, о котором шла речь, вышел из букмекерской конторы.
Это был мрачный ублюдок с обветренным лицом и зализанными назад седыми волосами. Он натянул капюшон своего плаща и начал идти вверх по дороге, низкий рык прорвался из моего горла.