Лайон Спрэг Де Камп, Лин Картер
Воинство мертвецов
(Конан. Классическая сага — 2)
I
Приподняв голову от холодных вод ручья, олень настороженно огляделся, со свистом втягивая ноздрями колючим морозный воздух. Зимнее солнце, низко парившее над горизонтом, серебрило его покрытые инеем ветвистые рога, сверкало на капельках воды, стекавших с губ, превращая их в сияющие брызги самоцветов. Зверь слушал, приглядывался, однако то, что встревожило его, больше не повторилось, и олень снова приник к ледяной воде.
Тонкий слой только что выпавшего белого снега покрывал оба берега ручья. К воде, в которой плавали мелкие плоские осколки тонкого прозрачного льда, спускались густые заросли кустарников и ольхи, от мрачных стен темневшего неподалеку леса не доносилось ни звука — разве лишь едва заметное шипенье медленно тающего под лучами солнца снежного покрова. Но именно оттуда, из чащи, метнулось пущенное могучей и меткой рукой копье и вонзилось под лопатку потерявшего осторожность животного. Олень резко отпрыгнул в сторону, попытался бежать, но через несколько мгновений ноги его подогнулись и он, пятная снег вокруг себя свежей алой кровью, рухнул на землю. По его телу пробежала предсмертная судорога, глаза закатились; олень был мертв.
Тогда из-за стены деревьев возникли две человеческие фигуры. Первый из охотников был старше — не только возрастом, но, видно, и своим положением; он выглядел широкоплечим гигантом с буграми могучих мышц на длинных и сильных руках. На нем были только кожаные, заправленные в высокие сапоги, штаны, перепоясанные ремнем с золотой пряжкой, и раскрытый на обнаженной мощной груди плащ из волчьего меха с низко опущенным на лицо капюшоном. Когда он склонился над мертвым зверем, из-под капюшона выбились золотистые, уже тронутые кое-где сединой пряди; лицо человека густо заросло такой же светлой, кудлатой, давно не стриженной бородой. По цвету волос, белой коже и светло-голубым глазам нетрудно было догадаться, что родом он из северного племени асиров.
Его спутник был значительно моложе. Но, хоть ему едва ли исполнилось семнадцать лет, тем не менее он лишь немного уступал ростом своему приятелю-гиганту, хоть был, разумеется, не столь могуч и широк в плечах, а худощав и строен. На плечи юноши падала густая спутанная грива черных волос, из-под широких дуг темных бровей сверкали яркие синие глаза, цветом чуть потемнее, чем у великана-аса. В этих глядящих исподлобья глазах блистал яростный огонь почуявшего кровь хищника, тогда как на лице старшего мужчины можно было прочитать только радость удачливого охотника, подстрелившего добычу.
Светловолосого человека звали Ньорд, и он был старейшиной одного из племен асиров — и, одновременно, предводителем промышлявшей на границе меж Асгардом и Гипербореей большой разбойничьей шайки, дружины опытных воинов, признававших его своим вождем. Его юный спутник откликался на имя Конан; он был уроженцем Киммерии, горной страны, лежавшей к югу от этих мест.
Радостно улыбаясь — добыча была поистине великолепной! — охотники, перебравшись вброд через ручей, подошли к распростертому на окровавленном снегу оленю.
Зверь был очень крупным, и унести его было не под силу даже двум таким сильным воинам. Старший из них вынул из-за пояса нож и одним ударом вспорол животному брюхо, после чего принялся свежевать добычу. Сделав несколько надрезов, он ловко ободрал с оленя шкуру, разрубил тушу на несколько частей, отделяя крупные куски мяса, а потроха, голову и большие кости отложил, велев своему младшему приятелю выкопать яму и сбросить туда останки.
Молодой киммериец снял со спины свой боевой топор и, используя его вместо лопаты, без особого труда высек в еще не успевшей промерзнуть земле глубокую щель, чтобы скрыть следы удачной охоты. Пока асир, склонившись над ручьем, обмывал окровавленные куски мяса, Конан успел зарыть все отходы, позаботившись также и о том, чтобы уничтожить кровь на снегу. Отойдя немного в сторону, он снял с себя плащ, набросал в него чистого нетронутого снега и присыпал им яму, чтобы никто не мог заметить, что здесь произошло.
Ньорд тем временем укладывая мясо на содранную с оленя шкуру, потом завязал ее, превратив в подобие мешка. Конан, найдя подходящее деревце, срубил его; затем охотники, продев шест под узел, подняли мешок и двинулись в сторону леса.
Леса на границе Асгарда и Гипербореи были обширными и густыми, тянувшимися с севера на юг насколько хватало глаз, до самого горизонта. Сейчас вечнозеленые кроны хвойных деревьев были скрыты недавно выпавшим снегом, но под ними еще попадались широкие прогалины, заросшие мхом и пожухлой травой. Поскольку оба воина были хорошо вооружены, они могли не особенно опасаться хищных обитателей этих мест. Довольно часто им приходилось слышать протяжный волчий вой, а однажды они разглядели бредущего сквозь чащу огромного медведя-одиночку, которому лучше было уступить дорогу. Так и шли они, пробираясь в лесу подобно двум призракам, стараясь не производить ни малейшего шума и оставлять как можно меньше следов. Вскоре перед ними замаячило подножие горного хребта, где расположился на кратковременном привале их отряд.
Воины-асиры были опытными людьми, и, по давней привычке, сделали все, чтобы скрыть свой лагерь. Два охотника, тащивших нелегкий груз, не замечали спрятанный среди камней костер до тех пор, пока до слуха их не донеслись негромкие голоса товарищей — и то лишь потому, что расставленные здесь и там часовые вовремя увидели путников и дали знать, что приближаются свои. От костра навстречу им поднялся немолодой асир с посеребренными временем волосами. Еще в молодости он потерял в одном из сражений правый глаз, и теперь пустую глазницу прикрывала черная повязка. За плечами воина висела бережно укутанная в чехол арфа, ибо старый Горм был признанным среди асирских племен скальдом.
После краткого приветствия вождь, устало опустив на землю мешок с оленьим мясом, спросил:
— Что слышно об Эгиле и его людях?
— О них нет никаких известий, — озабоченно ответил старик.
— Это начинает меня беспокоить, Ньорд. Предводитель отряда покосился в сторону Конана, но молодой киммериец сделал вид, будто ничего не замечает. Еще два дня назад отряд разведчиков во главе с Эгилем выступил к Халоге, гиперборейскому городу и крепости, находившемуся совсем недалеко от этого места, за ближайшим горным кряжем. Тридцать воинов, каждый из которых был испытанным и опытным бойцом, должны были разведать подступы к замку и узнать, насколько хорошо он укреплен. Конан тогда заспорил, утверждая, что здесь, на землях врага, в столь непосредственной близости от их цитадели, было бы опасно дробить отряд — ведь в любой момент они могли подвергнуться нападению превосходящих сил противника. Но никто не стал слушать молодого варвара; что касается Ньорда, то тот просто посоветовал юнцу придержать язык. Потом, вероятно, почувствовав, что не совсем справедливо обошелся со своим молодым соратником, вождь взял его с собой на охоту.
Гонцы с известиями от Эгиля уже давно должны были возвратиться к отряду, и теперь их отсутствие сильно тревожило Ньорда. Сейчас ему уже казалось, что не стоило отмахиваться от советов молодого киммерийца; в конце концов, и у юношей бывают дельные мысли. Основной же причиной беспокойства вождя было то, из-за чего он привел свою дружину в гиперборейские земли. Половину луны назад работорговцы из Гипербореи, с кроваво-красными эмблемами Халоги на черных плащах, похитили его единственную дочь Ранн, совсем юную девушку; и Ньорд собрал своих людей, желая освободить ее из плена.
При одной только мысли о судьбе дочери предводителя асов пронизала холодная дрожь. Было хорошо известно, что гиперборейские колдуны владеют страшной магией, а сама повелительница Халоги, о которой поговаривали, что она продала душу силам зла за вечную молодость, славилась изощренной жестокостью; в Асгарде называли эту ведьму не иначе как Черная Смерть.
С трудом взяв себя в руки, Ньорд, внешне спокойный, сказал Горму:
— Мясо пусть запекут в углях — не стоит рисковать, разжигая большой костер. И пусть люди не мешкают с ужином — мы выступаем, как только стемнеет.
На душе у предводителя асов было тяжело.