Но вскоре Конан узнал, что везение его на том не закончилось — осторожно приоткрыв дверь и убедившись, что на галерее больше никого нет, он только сейчас разглядел, что же именно находится в их каморке. Это был как раз склад факелов! У одной стены высилась целая груда факельных стволов с просмоленными концами, а в углу стояла бочка со смолой. Киммериец тут же опрокинул ее набок, и густая черная смола начала медленно растекаться по полу. Снова выглянув в коридор, он сорвал со стены горящий факел и с довольной ухмылкой швырнул его в смоляную лужу. Спустя некоторое время она занялась огнем, и из комнаты повалили клубы густого черного дыма.
Выскочив на галерею, Конан потащил едва поспевавшую за ним девушку к двери — к той самой, где была комната с бойницей, через которую он проник в крепость. Возможно, начавшийся пожар отвлечет внимание гиперборейских воинов, и они успеют вылезти наружу; а там, спустившись по веревке, незаметно доберутся до лагеря людей Ньорда. Во всяком случае, так рассчитывал Конан; и в тот день Кром был к нему милостив.
IV
Вождь асиров, не помня себя от счастья, прижимал к груди вновь обретенную дочь. Суровый воин не скрывал выступивших на глазах слез; ему трудно было найти слова, что выразили бы его благодарность, но он взирал на Конана с такой признательностью, что юный киммериец счел себя вполне вознагражденным за все свои лишения, обиды и труды.
Не медля, отряд двинулся к рубежу Асгарда. Все понимали, что, несмотря на замешательство и переполох, царившие сейчас в Халоге, рано или поздно за ними будет выслана погоня. Замок пылал, над ним клубились облака черного дыма, и асы надеялись, что если не все, то хотя бы часть белесых нелюдей-гиперборейцев сгинет в страшной пламенной пучине.
Уходить полагалось немедленно и быстро; лишь в глубине асгардских земель воины могли чувствовать себя в относительной безопасности. Ньорд решил, что не имеет особого смысла маскироваться при отходе; главным сейчас было как можно скорее покинуть окрестности пылающего замка.
Но сквозь клубы огня и дыма с высокой стены своей цитадели вслед отступающему асирскому отряду смотрела прекрасная и жестокая владычица Халоги; и взгляд Вамматар был полон ненависти, а губы кривила злая усмешка.
К вечеру от еще не промерзших болот начал подниматься туман, вызывая у людей не только дрожь озноба, но и какую-то странную неосознанную тревогу.
Воины Ньорда опасались неминуемой погони, и время от времени то один, то другой приникал ухом к заснеженной холодной земле, а, поднявшись, успокаивал соратников, говоря, что отдаленного гула копыт все еще не слышно. Туман сгущался, сырой морозный воздух обжигал глотки, но асы не останавливались и старались двигаться как можно быстрее. Вдруг в наступающих сумерках Конан оглянулся назад и, присмотревшись, воскликнул:
— Кром! Они уже близко!
Встревоженные воины замерли, но ни один из них не мог рассмотреть что-либо, напоминающее погоню. Не было слышно ни стука лошадиных копыт, ни топота сапог, ни голосов, ни звона оружия; над снежной равниной волглым сырым пологом лежала тишина. Успокоившись, асы уже начали было подтрунивать над молодым киммерийцем, когда один из воинов, отличавшийся острым зрением, крикнул:
— Конан прав — они приближаются! Не на конях! За нами идет пешее войско!
— Прибавить шагу! — зычно скомандовал вождь асиров. — Сегодня ночью привала не будет; у бледных хорьков больше людей, и в таком тумане они могут незаметно к нам подобраться. Мы не сможем выставить столько дозорных, сколько надо, чтоб заметить их. А потому — вперед! Быстрее!
Отряд продолжил свой путь. Солнце село, на землю опустились сумерки, потом — ночная мгла. И, когда болотистую равнину осветили холодные серебряные лучи взошедшей луны, воины асов содрогнулись от ужаса. Те, кто преследовал их, были близко, совсем близко! Это казалось невероятным, но это было так.
Из последних сил люди Ньорда пытались уйти от настигающей погони. Сам вождь нес на руках вконец измученную Ранн, но двигался с такой быстротой, что остальные воины едва поспевали за ним. Однако все их усилия были тщетны — преследователи, как видно, не знали, что такое усталость, и воинство Халоги неумолимо нагоняло беглецов. Отчаянно бранясь, Ньорд подгонял своих людей, пока не понял, что от погони не уйти. Оставалось одно — повернуться к противнику грудью, обратить на него острия мечей и лезвия секир и, собравшись с силами, принять неравный бой.
Теперь уже всякий из ньордовой дружины мог ясно разглядеть, что в настигающем их отряде по меньшей мере вдвое больше воинов. И, что вызывало у асиров наибольшую тревогу, в их облике было нечто странное и необычное. Но что именно, сказать никто не мог.
Спустя некоторое время погоня приблизилась, и удалось увидеть, что среди преследователей — не только гиперборейцы, которые были выше ростом и более худощавы, чем асы. С изумлением люди Ньорда глядели, как из туманной мглы выступают широкие плечи и украшенные изогнутыми рогами шлемы — такие носили только воины из Асгарда и соседнего с ним Ванахейма. По спине асирского вождя пробежал предательский холод, подобный ледяному дыханию самой смерти.
И двигались эти существа хоть и быстро, но какой-то странной поступью; казалось, не люди идут, а стремительно скользящие над землей тени…
Когда впереди завиднелся холм, более высокий, чем те, через бессчетное множество коих прошел отряд, Ньорд понял, что отступать дальше не имеет смысла. Если от сражения не уйти, что ж, они будут биться здесь! Он обернулся к своим воинам и, махнув рукой, крикнул:
— Туда! Займем оборону на холме! Все туда — и поживее!
Асы, словно забыв об усталости и грузе доспехов, сгибавших плечи, бегом начали взбираться на склон холма. Прирожденные воины, они были готовь: с бесстрашием их расы вступить в бой с превосходящими силами врага; сейчас они уже не помышляли о бегстве, и в их глазах горел огонь азарта и отваги.
Помощники Ньорда роздали последние фляги с водой и вином. Используя последнюю возможность для отдыха, асы восстанавливали дыхание, негромко переговаривались, проверяли свое оружие, длинные клинки и тяжелые, грубо откованные секиры.
Старый Горм, скальд, достал из-за плеча арфу, и зазвучала, поднимая дух воинов, старинная асирская песня:
Но отдых был недолгим — противник достиг подножия холма. Не перестраиваясь, без боевых кличей и возгласов, наводящие ужас шеренги гиперборейцев мерным шагом двинулись вверх по склону. С близкого расстояния сделалось понятным, что было странного в их поступи: они как бы не видели ничего перед собой, движения их были резкими, угловатыми, словно кто-то дергал за веревочки огромных кукол.
Воины асов, прикрыв свой строй большими, обтянутыми кожей щитами, ждали в молчании; затем раздался громкий голос Ньорда, и в нападающих густым градом полетели копья и стрелы. Но это их не остановило; зловещие вражеские шеренги надвигались с прежней уверенностью. И тогда, издав громоподобный боевой клич, асиры приготовились вступить в рукопашную схватку.
Но едва лишь Ньорд увидел перед собой первого противника, как крик застрял у него в глотке.
Подняв меч, к нему приближался Эгиль — верный Эгиль, правая рука вождя, чью мученическую смерть на крепостной стене он видел сегодня утрем.
Ошибки быть не могло: в бледном лунном свете предводитель асов ясно видел своего прежнего соратника. Мертвый Эгиль шел, чтобы сразиться с ним!
V
Да, перед Ньордом был именно Эгиль, но он не узнавал своего вождя, глядел на него пустым взглядом, не выражавшим ни радости, ни горя, ни ненависти. Он равнодушно вздымал меч, и, защищаясь, предводитель асов нанес ему скользящий укол в грудь в напрасной надежде, что это заставит Эгиля очнуться. Но из ранки, оставленной клинком, не показалось ни капли крови; Эгиль как будто и не заметил удара. За плечом его Ньорд увидел еще одну страшную фигуру — вероятно, то был погибший в утреннем пожаре гипербореец. Плоть его была обуглена, местами сквозь нее проглядывали кости, черные язвы расползлись по груди и плечам.