Но фру Мильде прекрасно знала, почему жена консула непременно хотела выжить Андерсона: он не догадался о её нежности к нему. Раз вечером она сидела и мечтала одна в саду, в темноте, а госрподин Андерсон проходил мимо. Она позвала его, назвав директором, и к тому же прибавила, что он такой здоровый и сильный, что её нервы успокаиваются уже при виде его.
— Вот как! — сказал Андерсон,
— И знаете, я думаю, что вы опасный человек, — сказала жена консула. — Идите сюда, составьте мне компанию.
— Слишком темно, — ответил он.
— Да, но не идти же нам туда, где всего светлее.
— Видите ли, я по опыту знаю, что при свете я вижу лучше, чем в темноте, — сказал Андерсон.
Он был упрям. Общее мнение было то, что он не любил природы. Видели, как он смотрел на море совершенно холодно. Сердцеед Оксенштанд попробовал было раз поднять его на смех, но это ему не удалось. Вообще было очень весело слышать ответы агента. Молодая фру Трампе, красавица, спросила его однажды через стол:
— Вы, значит, не женаты?
— Нет, — ответил он. — Но тем не менее и я не обошёлся без напасти…
И вот должна была приехать новая дама.
Из соседней страны получена была телеграмма, в которой спрашивали, нет ли в отеле места для дамы; при этом требовалась комната, хотя бы и маленькая, но во всяком случае на нижнем этаже. Хозяйка ответила, что место есть.
Тогда гости в отеле принялись ждать даму. Почему она непременно хотела жить на нижнем этаже? Не хромая ли она? Молодая фру, бывшие по три-четыре года замужем, ничего бы не имели, если бы дама была просто некрасива. Лев Оксенштанд сказал:
— Пусть она и будет хороша; всё же померяться с вами, фру Трампе, она не может.
Два дня спустя она приехала. Её кучер скорой рысью подъехал к самому подъезду отеля. Дама вышла. Игра в лаун-теннис сразу прекратилась; все гдядели на даму. У неё была большая шляпа и очень изящное платье; а когда она вышла из экипажа, все увидели, что она была очень молода.
— Моя фамилия Андерсон, — отрекомендовалась она хозяйке.
— Как её фамилия? — спросила консульша.
— Андерсон! — ответила фру Трампе, красавица.
— Вот как, ещё одна Андерсон! Скоро здесь от них проходу не будет!
Консульша была права — Андерсон оказалась почти невыносимой для всех, кроме мужчин. Но в их среду она внесла удивительное оживление. Это не так-то легко было понять сразу; она не была красива, и у неё не было блестящих глаз фру Трампе — их не приходилось и сравнивать. Но у неё были тёмные, опасные глаза; да, они у неё были. И брови её походили на две чёрные пиявки, повернутые друг к другу головками, и казались мистическими. Она была молода, и ротик у неё был, как цветок.
Хорошо…
Фру Андерсон по утрам вставала поздно, так что хозяйка должна была ей напомнить об установленном в отеле времени: первый завтрак ровно в 9 часов.
Фру Андерсон ответила:
— Я буду являться ровно в 9 часов — только не по утрам.
Тут даже и генеральный консул невольно посмотрел на неё. А она встретила его взгляд. Генеральный консул был так создан, что никто бы не мог научить его читать во взгляде. Он происходил из известного писательского рода и сочинял превосходные стихи о природе и людях.
Но что за откровенный пожар в этих женских глазах среди белого дня! Генеральный консул видел одно: это были глаза, в которых загоралась страсть.
Когда фру Андерсон получила счёт, она попросила повременить с уплатой. У неё сейчас не было денег, но, вероятно, на днях она получит.
Вечером она завела разговор со статским советником Адами. Он переживал вторую молодость, ту последнюю вспышку, когда старость становится неестественно молодою. Вопросы и ответы фру Андерсон доставляли плешивому господину громадное удовольствие.
Когда Адами позвала его жена, генеральный консул сразу занял его место.
Он долго дожидался этого.
Он начал так:
— Я завидовал статскому советнику, что он мог так долго говорить с вами.
— А я вас ожидала, консул, — ответила фру. — Между прочим, чтобы спросить вас кое о чём и и поблагодарить вас.
— За что это?
— Это ведь вы велели поставить цветы в мою комнату?
— Цветы? Я должен признаться… Вы получили цветы?
— Извините! — сказала фру. — Значит, я слишком много вообразила.
В голову генерального консула ударила поэзия при этих таинственных цветах, и он воскликнул:
— Боже, это я должен бы сделать! Мы все должны бы это делать! Каждый день!