— Я ждал вас не раньше, чем завтра, Михаил Михайлович, — выслушав мои приветствия, говорил канцлер. — Я знаю, что вы относитесь к службе весьма обстоятельно, но все же молодая жена…
Думаю, что как только на подъезде к столице нас распознали почтовые смотрители, сразу же поскакала весть канцлеру. Все же он так же остается начальником почты.
— Ваша светлость, я могу показаться своей супруге не лучшим мужем. Промедли я еще день и в это время все мои мысли были бы направлены на поиск причины, по которой меня вызвал столь занятой и важный человек, коим вы являетесь, супруга могла счесть сие обидным, — отвечал я с умеренной долей лести.
— Ох, нравы! Нынче иная жена более мужа своего управляется с делами. Рассчитываю, что у вас все же не так, и службу, как и важные решения оставляете за собой. Располагайтесь, господин Сперанский, — Безбородко указал на кресло рядом с собой. — Может, кофе? Как говорят, мой повар варит неплохой кофе. Я, признаться, не такой ценитель этого напитка, пусть и пью его часто.
— Ваша светлость, вам же только что кровь пускали, скорее всего, повышенное давление было. Так куда же пить кофе? Для вас — это яд, — сказал я.
— Вы еще и медикус? Не много ли талантов для одного безрожного поповича? — Безбородко пристально на меня посмотрел.
Это был взгляд человека-рентгена, жесткий, пронизывающий. Только что Безбородко был внешне дружелюбный мужчина, улыбчивый. И вот новая маска — и передо мной хищник. Наверное, без умений и навыков менять личины, и выжить при дворе, и выйти победителем из интриг, невозможно. А Безбородко приходилось лавировать в сложных условиях екатерининской эпохи, с многочисленными фаворитами. Но взгляд я выдержал, пусть и не сразу, но я решил за правильное покориться и отвел глаза, отдавая победу канцлеру. Безбородко усмехнулся.
— Есть в вас сила. Впрочем, будь иначе, то даже тем, кем вы уже являетесь, стать не получилось. Но вы не ответили мне на оскорбление. Я назвал вас поповичем, — вновь пристальный взгляд, но менее жесткий с какой-то глубокой хитринкой.
— Я осознаю, ваша светлость, кому стоит отвечать на оскорбления, а кто делает это сознательно, дабы проверить мою выдержку, — сказал тогда я.
— Не совсем, Михаил Михайлович, я лишь показываю вам, кем в обществе вас будут считать. Всегда и для всех вы останетесь поповичем. Кто ниже вас, те станут называть подобным образом из зависти, кто выше — обзовут дабы потешить собственное тщеславие. Так что, попович, — сказал канцлер и несколько притворно улыбнулся.
Не совсем понятно, для чего он пытается меня оскорбить. Пусть я в этом мире уже по большей части освоился, но так быстро нарративы, заложенные в сознании, не ломаются. В будущем не важно, или почти не важно происхождение. Прежде всего решает становление человека, то, докуда он добрался, не без блата, но частые случаи, когда люди собственными силами добиваются многого.
Сословная система иная. Здесь шляхтич в штопанных панталонах плюнет в лицо купцу-миллионщику, пусть таких торговцев на всю Россию и меньше десятка человек. Так что малообразованный, но потомственный дворянчик не преминет упрекнуть меня происхождением. Тот Сперанский, что должен был существовать, не займи его тело и сознание человек из будущего, то есть я, всю жизнь терпел унижения. Я так не смогу. Буду стреляться, хоть и морды бить.
— Могу ли я, ваша светлость, попросить вас все же преподать мне урок и сказать, к чему вы ведете наш разговор? — спросил я и мне было действительно интересно, что способно изменить факт моего происхождения, ведь, если правильно я понял, к этому подводил Безбородко.
В голове роились мысли, что канцлер предложит мне стать Пьером Безуховым. Лев Николаевич Толстой писал о якобы бастарде Безухова, в котором видят Безбородко. Но таковых у канцлера нет. Дочь внебрачная, есть, но нет сына. А что, если он предложит мне стать таковым и объявит, что я его бастард? А в Полюстрово красиво… Может моим станет?
— Я знаю, как вам обойти происхождение, скорее сделать его менее важным обстоятельством, — Безбородко улыбнулся и посмотрел на меня. — Заинтригованы?
— Весьма, ваша светлость, — я также улыбнулся и позволил себе фамильярность. — В предыдущие славные времена отринуть происхождение было бы чуть легче. Однако, боюсь я не столь прекрасен ликом и угодлив, как Платон Александрович Зубов или мужественен, как Григорий Григорьевич Орлов. Да и на престоле мужчина. Так что… без шансов.