— То иное, Александр Васильевич, — несколько устало отвечал Ростопчин. — Я исполняю волю государя, и будьте уверены, что выполню свой долг до конца, как и вы это сделали. Негоже верноподданным сомневаться в правильности правления императора. Мы Помпеи, но не Цезари [тут Ростопчин имел ввиду действия римского полководца Помпея, который после побед над Парфянский государством, прародителем Ирана, сложил полномочия, распустил армию и в одной ночной рубахе отправился в Рим. А Цезарь, когда от него потребовали такого же, начал гражданскую войну, перейдя реку Рубикон].
Фёдор Васильевич несколько лукавил. У него были свои интересы. Уже готов проект раздела Османской империи, и он только ждёт удачной политической обстановки, чтобы начать реализовываться. В условиях, когда Павел Петрович стремится сократить армию и сильно её перестроить, большие проекты захвата новых территорий уже обречены на сложность исполнения или же вовсе на забвение. А тут, когда уже есть победа над Ираном, государь не пойдёт на новые серьёзные внешнеполитические решения. Было бы, по мнению Ростопчина, неплохо спровоцировать османов на решительные действия. Показать, к примеру, что Иран слабый, и русские не так чтобы горят биться за него. Ну, а после всеми силами и кавказских народов, и казаков, регулярных русских полков, иранских обрушиться на османов.
С началом истории с Мальтийским орденом, той организацией, которая всю свою историю воевала с турками и с иными мусульманами, появлялся дополнительный шанс на новую войну с Османской империей. Нужно было только заключить мир, лучше союз, с Францией, пусть и с революционной, да предложить Пруссии кусочек от османского государства [подобный проект был и в РИ одной из главных целей Ростопчина во внешней политике].
Будучи военным человеком и поняв на месте, какой актив достался России в виде ослабленного, но всё ещё потенциально сильного Ирана, Фёдор Васильевич Ростопчин понял, что придётся держать русские полки в Исфахане, как и в других городах персидской державы. Муртаза Кули-хан Коджара слаб, нужно время, дабы он оброс своими людьми, преданным войском, наладил экономику. Русские же могут помочь Ирану с новыми полками. При сокращении русской армии найдутся офицеры, которые согласятся командовать новыми иранскими силами, неизменно пророссийскими.
А как это делать, если страна нового шаха будет унижена большими территориальными потерями, да ещё и данью, одноразовыми выплатами в пользу Российской империи? Нужно, чтобы Муртаза Кули-хан Коджара выглядел, как спаситель персов, но не как марионетка России. Тогда и не нужно будет тратить средства на поддержание власти русского ставленника в Иране. Кроме того, Павел Петрович хотел видеть в персах силу, которая и впредь будет некоторым противовесом в регионе для османов. Опять же, тогда не нужно будет держать большие гарнизоны русских войск.
Это понимал государь, подобной точки зрения придерживался и Ростопчин, особенно при том, что всё ещё хотел получить для России больше османских земель, чем персидских.
— Александр Васильевич, отстраните того грузинского подполковника, да передавайте командование Римскому-Корсакову, а сами поезжайте к государю, да милости просите, — вполне дружелюбно говорил Ростопчин, но вот предлагал он немыслимое.
Суворов всегда или почти всегда избегал интриг, которые выстраивались вокруг него. Взять тех же Зубовых и их противостояние с Потёмкиным, которое ещё неизвестно чем могло закончиться, если бы не смерть Светлейшего князя. Там Суворов играл большую роль, но как-то в сторонке, не напрямую.
А теперь получается, что его ставят перед выбором: или поставить под угрозу свой авторитет в армии, арестовывая своих же выдвиженцев, коим являлся князь Багратион, или же оказаться в опале. И то и другое — крах карьеры или же урон чести.
— Я поеду к государю, только оставлю не Римского-Корсакова, не на дивизии же его оставлять, когда он командовал корпусом? — сказал Суворов и отвернулся, показывая, что более не желает говорить с Ростопчиным.
Фёдор Васильевич затаил обиду. Придя к Суворову, он рассчитывал на другое: уважение, найти в лице генерал-фельдмаршала соратника, не даром же вместе сражались у Фокшан и Рымнике. Но Ростопчин увидел упёртого старика, пусть и моложавого. Так что не станет Президент коллегии Иностранных дел заступаться за Суворова.
12 марта 1797 года был заключён Урмийский мирный договор между Ираном и Российской империей. По этому договору персидские шахи на вечные времена отказывались от претензий на Кавказ, как и Закавказье, и признавали право Российской империи принимать в своё подданство все народы, населявшие те земли, особенно Кубинского, Тихвинского ханства, Ширвана, расположенные по старой границе с Ираном. Линия разграничений устанавливалась по озеру Урмия, далее на восток к городам Таврия, Ардебилю, Астаре. При этом города становятся русскими крепостями.