И вот такая сила проигрывает в придворных интригах Кутайсову, Ростопчину, Палену. Почему? Может Державин и компания руководствуются честностью и порядочностью? Это только в сказках добро лихо бьёт любое коварство, в реальности же чаще наоборот.
— Это что ещё такое? — удивился я, когда увидел на въезде в Званку караулы из солдат.
Это были уже убелённые сединами воины, службу знавшие хорошо, красиво стояли, как вкопанные. Но вот зачем такие люди ещё служат? От них же могли получиться дети с правильным, патриотическим воспитанием, опора для власти. А мужчины продолжают служить. Нет, у некоторых, наверняка, есть семьи, но это редкое явление, в том числе из-за недостатка женщин, ну, и времени для нормального строительства семейных отношений.
— Кто такие? — подошёл к моей карете целый… полковник.
— Сударь, я крайне удивлён. Встретить здесь боевого офицера в столь высоком чине… — говорил я, выходя из кареты. — Позвольте отрекомендоваться. Действительный статский советник Сперанский Михаил Михайлович.
— Томилин Василий Иванович, нынче… — казалось, бравый офицер поник. — Полковник в отставке.
— Бравая у вас отставка, господин полковник, — я нарочито обратился по званию, хотелось поддержать офицера. — Справно служите, да солдаты выученные, это бросается в глаза.
— Да уж, — усмехнулся Томилин. — Проезжайте! Меня предупредили о вашем приезде.
И даже не хочется спрашивать, почему и зачем вот эта игра в войну. Если полковник в отставке, то откуда тут ещё и солдаты?
— Ну, друг мой, Михаил Михайлович, рад вашему приезду. Меня Григорий Иванович Базилевич уже многократно про вас спрашивал. Он пришёл в безудержный восторг от ваших трактатов, — на крыльце недавно отремонтированной и во многом преобразившейся усадьбы Державина меня встречал сам государственный казначей Алексей Иванович Васильев.
Григорий Иванович Базилевич — это уже весьма известный медик, отучившийся и в России, и в Европе. Считается новатором и перспективным учёным. Именно эту личность я выбрал для того, чтобы начать хоть что-то менять в медицине.
— Ваше высокопревосходительство, для меня честь быть принятым вами, — сказал я, чуть обозначив поклон.
Следом на крыльцо вышел и сам хозяин, или почти хозяин, так как поместье официально было за женой, Гаврила Романович Державин.
— Ваше превосходительство, — обозначил я поклон Державину.
— Полноте, Михаил Михайлович. Уж по чину не обращайтесь, не на службе, — сказал Гаврила Романович, приглашая в дом.
Что-то с тем же смыслом сказал и Васильев.
По чину не буду, но и панибратски по имени-отчеству нельзя. И мне на это указали. У нас уже был переход на более свободное общение, как с Державиным, так и с Васильевым, значит в доме есть кто-то, перед кем эти люди должны сохранять лицо.
— Вы не будете против, если к нашей компании присоединится Александр Васильевич Суворов и офицеры, что с ним убывают… — Васильев замялся. — Должен сообщить, что они убывают в опалу, ну, или с императорских глаз долой. Я пойму, если вы уедете, сие для службы более полезным будет. Фельдмаршал проездом, отказать ему я не мог.
— Ваше Сиятельство, я не стану высокопарно говорить про честь, уважение к подвигам генерал-фельдмаршала, просто останусь, — сказал я, не желая создавать повод для ссоры с Васильевым.
На самом деле, его слова прозвучали очень даже обидно и затрагивали дворянскую честь. Если бы я уехал, то более сам же Васильев мне бы руки не подал. Как бы не было нужным уйти от общения с опальным полководцем, ни в одном обществе мне такого бегства не простят.
— А я и не сомневался в вас, Михаил Михайлович, — усмехнулся Васильев.
Мы вошли в гостиную, которую с некоторой натяжкой можно было назвать «залой», всё-таки она достаточно просторная. Но вот балов здесь давать не получится, ну, или небольшой бал, человек на тридцать. Тут всё пестрело армейскими мундирами. Человек десять точно были военными не ниже чина полковника и четверо гражданских, включая меня.
— Господа, позвольте представить вам действительного статского советника, моего друга, Михаила Михайловича Сперанского, — сказал Державин, и ко мне стали подходить люди, чтобы поздороваться, а кого я не знал, чтобы представиться.
— Ваше превосходительство, кто же не знает великого русского полководца Суворова? — улыбнулся я, когда подошёл и сам фельдмаршал, хотя по этикету меня должны были подвести к нему.
Передо мной предстал несколько иной человек, как его рисовали в будущем. Да, он почти седой, но крепкий и не низкий, среднего роста, лицо немного иное, чем на портретах, как мне показалось, более мужественное. Не слишком сухой, не было впалых щёк. Он не выглядел, как добрый дедушка, правда, и далёк уже от бравого гвардейца. И, кстати, волосы были стрижены.