— Горит восток зарёю новой. Уж на равнине, по холмам грохочут пушки… — с нетерпением, сразу после того, как было продекламировано стихотворение «Узник», Оболенская стала читать иной вирш. — … и за учителей своих заздравный кубок подымает [отрывок из поэмы А. С. Пушкина «Полтава», см. по ссылке https://www.chitalnya.ru/work/3422985/].
В комнате установилась тишина. Каждый думал о своём. Катя мило улыбалась, внутренне убедившись, что всё-таки правильный выбор она сделала, когда сказала Сперанскому «да». Девушка даже позабыла, что её жених нынче может быть и преступником. Быть дамой сердца пиита, того, который настоящий и публикуется — это мечта почти любой девицы.
Вяземский не хотел признаваться, но он испытывал восхищение. Нет, не потому, что настолько понравился вирш про Полтавское сражение. Он поражался хитрости и коварству своего вероятного зятя.
«Чувствует, стервец, какие времена нынче», — думал Андрей Иванович. — «Описание императора Петра и Полтавскую битвы — очень сильный шаг. Так недолга из Петропавловской крепости прямиком в друзья к государю попасть».
Дело в том, что за последние полгода несколько ухудшились отношения со Швецией. Александра Павловна подверглась нападкам со стороны своего супруга, шведского короля Густава IV Адольфа. Выращенная бабкой, русской императрицей Екатериной Алексеевной, Александра воспитывалась в духе Просвещения. А супруг проводил политику, по сути, мало отличимую от того, к чему стремится и русский император. Густав Адольф слышит только своё мнение, ревностно относится к вере, при том жёстко критикует и запрещает любое просвещённое вольнодумство. Король упразднил все привилегии Упсальского университета, уволил многих профессоров и выгнал немало студентов. Всех, кто хоть на словах придерживался системы критической философии Эммануила Канта. При этом он игнорировал любые потуги некоторых групп в риксдаге воспротивиться подобным действиям короля.
Александра, и без того раздражённая отношением к ней супруга, как к женщине, имела неосторожность попробовать доказать, что Кант, на самом деле, нисколько не опасен для религии. Вот король и устроил демонстративную «порку» жене, даже обвинил в том, что Александра не всей душой приняла лютеранство, а всё ещё ортодокс. Между нелюдимым Густавом Адольфом и привыкшей к пышным балам бабушки Александрой давно намечался некоторый конфликт, тем более, что шведская королева, бывшая дочерью русского императора, никак не могла забеременеть, может потому, что редко разделяла ложе с мужем. Но все были убеждены, что Густав Адольф не решится на публичную ссору с дочерью русского императора. Нет, решился.
А что в Петербурге? После того, как император Павел Петрович узнал о ситуации в Швеции, в своей импульсивной манере начал нагнетать и провоцировать политику, которую в будущем могли бы назвать «перепокажем Кузькину мать». Возобновились разговоры про Северную войну, и что правнук Петра Великого способен охолонуть шведов и сейчас. Дошло до того, что император Павел прибыл к «Медному всаднику», той ранее ненавистной скульптуре с изображением Петра Великого, которая, впрочем, пока так не называлась. И вот два часа Павел Петрович стоял и смотрел в сторону, куда направлен взор первого русского императора, отлитого в бронзе. Вроде бы как он «смотрел» на Швецию. Конечно, надпись на постаменте, гласящая «Петру Первому Екатерина Вторая», была замазана краской, чтобы не нервировать нынешнего русского государя.
И вот в это же самое время будет опубликован вирш про Полтавскую победу. Весьма содержательный и образный сюжет, где главную роль играет кумир нынешнего императора — Пётр Великий.
— Ха-ха-ха! — рассмеялся вдруг Вяземский.
— Папенька? — всполошилась Катя.
— Ох, и плут же твой жених, Катенька, — сказал Вяземский, убедивший себя, что всё будет хорошо.
— И когда сей вирш выйдет? — спросила княгиня Оболенская, также догадавшись о причине смеха племянника.
— На днях, — ответил Лев Алексеевич Цветаев.
*……….*……….*
Гатчино
25 июня 1797 года
Не выдержал государь и прелестей Петергофа. Всё вокруг напоминало ему былые времена, то самое «бабское правление». Все потехи, эти золотые скульптуры, фонтаны и шутейки были в понимании императора неуместными. Уже он, русский самодержец, упросил Аннушку Лопухину поехать на пару недель в Гатчино. Такое родное, привычное Гатчино.
Павел Петрович словно хотел закрыться ото всех, искал ту норку, куда можно забраться, и никто не найдёт. Гатчинский дворец был такой вот норкой. Это было место расположено достаточно далеко, чтобы многие беспокоили, и привычно, где каждый пост солдат-гатчинцев был известен государю, так как он лично расставлял караулы. Да, это уже не те, не его воины. Гатчинский полк был растворён в гвардейских частях, чтобы укрепить лояльность Павлу, и собирать вновь бывшее расформированным подразделение не было смысла. Теперь вся армия должна, обязана стать «гатчинцами», на то и направлена военная реформа.