— Иван Петрович, приходите завтра ко мне на обед! Где живу, уверен, знаете. У меня есть проект водохода, но не такой, как у вас, вот и посмотрите, и поговорим. Предлагаю начать наше знакомство с чистого листа. Табула раса [чистая доска], господин академик. И да, обговорим и судьбу купца Таранова Никиты Прокофьевича, владельца верфи, — сказал я, откланиваясь.
Нечего пока мне больше обсуждать. Я хочу, очень хочу Кулибина в свою команду. Тем более, что Иван Петрович не один работает. Если к его помощникам прибавить ещё каких умельцев, то можно замахиваться на серьёзное производство, к чему я и стремлюсь. Но Кулибин должен стать товарищем, соратником, другом, только так с ним можно работать продуктивно. Он не про деньги, он тот единичный экземпляр, который за идею.
— Да подождите же вы, господин Сперанский! — догнал меня Иван Петрович Кулибин. — Я же думал, что вы, уж простите, прожектёр, в том понимании, что хотите меня привлечь для своих проектов, которые неосуществимы.
— Что изменилось? И да, я хочу вас иметь соратником для своих проектов, которые станут и вашими. И мы их все доведём до завершения, — отвечал я, привлекая внимание некоторых из гостей генерал-губернатора.
Мы перешли на несколько повышенные тона.
— Я прочёл ваши трактаты. Знаете ли, и на Волге можно быть сведущим о научных открытиях. Я не так чтобы всё понял, но это сильно. Я приду завтра, табула раса, господин Сперанский, — сказал Кулибин и отошёл в сторону.
— Господа! Дамы! Его сиятельство приглашает всех проследовать в столовую! — чинно сказал ливрейный лакей, и все гости бурною толпою, будто несколько дней не ели, направились в зал, где были накрыты столы.
Не без труда я нашёл табличку со своим именем. Меня усаживали не далеко, не близко, но через шесть человек от генерал-губернатора. Его дочь была ещё дальше, Андрей Иванович Вяземский, будто прикрывал своё чадо от меня собственным телом. Кормили без изысков, но вполне сытно. Отварное мясо, запечённая свинина, много пирогов со всевозможными начинками, осетра. Как по мне, так стол казался более купеческим, но, видимо, в преобладании привычных для нижегородских дворян и знатных купцов блюд была цель Вяземского не показать себя столичным снобом.
А после были танцы. И что удивило не только меня, но и некоторую часть публики, звучал вальс. Императрица Мария Фёдоровна отменила вальс, указывая на то, что это вульгарный танец, очень близкого соприкосновения мужчины и женщины, а также требующий более фривольного наряда для девушек. Но или Вяземский посчитал, что до царя далеко, а до мнения царицы ещё дальше, или же запрет действует только в столице.
— Екатерина Андреевна, я рад приветствовать вас, — улучив момент, я всё-таки подошел к Кате.
Девушка потупила глаза, показавшись ещё более миленькой.
— Господин Сперанский, я также рада, — прозвенел её голосок.
— Екатерина Андреевна, будет ли в вашей книжке и для меня строчка. Если позволите, то за эту строку я смогу отблагодарить вас иными строками, но уже виршами, — пытался я завести разговор.
— Мне, действительно, жаль, но ближайшие четыре вальса заняты, — сказала Катя, и мне показалось, что она была в своём сожалении искренней. — Да и батюшка с вами желал переговорить.
— Я буду просить вашей руки, — решительно сказал я, и девушка обронила веер, к которому на цепочке была прикреплена книжка для танцев.
— Вы смутили меня.
— Я должен быть откровенен с вами и никогда не лгать… Никогда…
Я подождал ещё немного, пока момент не стал слишком неловким и, не дождавшись ответа на слова о сватовстве, отправился к Вяземскому. Думал, что я знаток душ, но вот сейчас не понял, какие эмоции на самом деле испытала Екатерина. Да, я её ошарашил, но куда ещё могли привести мои ухаживания, пусть они и были фрагментарными? Ну, не стал бы я тратить и время, и силы, и деньги на то, чтобы просто задурить девчонке голову. Хотя, это я знаю, а как иные обо мне думаю, не всегда понятно.
— Присаживайтесь, Михаил Михайлович! — чуть усталым голосом сказал Вяземский, когда я вошёл в его кабинет. — Я требую с вас объясниться!
— Я хотел бы просить руки вашей дочери, Ваше Сиятельство, — сказал я, пока не садясь на предложенный стул.
— Руки? Почему она? Посчитали, что рожденная не в браке, так ровня? — вскричал Андрей Иванович.
Я промолчал, хотя уже мог свести разговор к дуэли, слова прозвучали обидные. Вот только нельзя мне дуэлировать с этим человеком, даже если он и не будет моим тестем. Император не поймёт такого, не простит.
— Отчего вы молчите? — спросил Вяземский, когда от меня не последовало реакции на крик. — Отвечайте!