Да это прорицатель Эвритос!
Другие пастухи. Эвритос?
Филеас(не оборачиваясь). Наши победили. Прорицатель солгал.
Эвритос (в лавровом венке, увитом лентами, но с кровавой раной на виске). Помогите мне добрые люди и друзья! Меня хотят лишить жизни.
Седобородый. Если кому лишить тебя жизни, так это нам. Добро пожаловать к родным пенатам, прославленный жрец, увенчанный лаврами в Дельфах, Афинах и в Олимпии и побитый камнями при Саламине.
Эвритос. На вечерней заре всегда возвращаешься к тем, кого покинул с восходом солнца.
Филеас. Ложный пророк возвращается, когда нуждается в убежище.
(Оборачивается и угрожающе подымает руку на Эвритоса, пытающегося приблизиться к жертвеннику).
Это место священно, ты недостоин ступить сюда ногою.
Эвритос. Милый, старый Филеас, разве ты не узнаешь меня? Позволь мне, по крайней мере, подать тебе милостыню в благодарность за старое.
(Опускает руку в мешок у пояса и достает несколько монет. Бросает обратно несколько штук, а остальные протягивает Филеасу. Но тот отталкивает подачку, и деньги рассыпаются по земле. Пастухи торопливо бросаются подбирать.)
Ты забываешься!
Филеас. Ты положил сюда первые камни. Твой лживый язык произнес торжественные обеты, но ты их нарушил. День за днем клал одинокий старик камень на камень, ибо сердце его не переставало страстно желать одного, чего ему никогда не суждено было обрести. Пусть все чтят тебя — здесь ты только беглец. Проклинать тебя излишне, ибо ты давно носишь проклятие в самом себе.
Седобородый. Как подобает верному слуге, Филеас довел дело до конца, воздвиг памятник.
Эвритос. В честь меня? Говори, Филеас!
Филеас. Клятвопреступник Эвритос скоро вообразит, что только он один и существует на свете. Кто здесь вспоминал о нем иначе, как о знаменитости, то есть как о потерянном друге, о враге, которого восхваляют вслух, но поносят втихомолку? Двум богам служил он и обоим изменил.
Эвритос. Но никогда не изменил той, что вечно жила в его мыслях. Возьмите ваши посохи и убейте меня, если никто не желает вернуть мне мой покой!
(Быстро и тихо Филеасу.)
Где обе женщины?
(Филеас не отвечает.)
Убежище? Да, я ищу убежища, где никто не прислушивается к пророчествам и где лавры срезывают, чтобы поддержать огонь на очаге… Ищу тенистого уголка под дубами, где в зелени звучат невидимые лиры и где Эригона задумчиво устремляет свой взгляд вдаль к неведомому миру.
Филеас. И ей бы ты признался, что ты лишь низверженный кумир?
Эвритос. Да.
Филеас. Лжепророк?
Эвритос. Да.
(Отирая рукавом окровавленный лоб.)
Дай мне пить.
Филеас. (вынимает из котомки деревянный кубок). Узнаешь кубок?
Эвритос (желая схватить его). Дай мне поднять его в последний раз в жизни.
Филеас. Он непригоден для уст пророка. Теперь он мой.
(Прячет кубок обратно в котомку.)
Эвритос. Почему не идет Эригона?
(Ответа нет.)
Она не знает, что я здесь.
Филеас. Навряд.
Эвритос. Я готов дни и месяцы идти, пока не найду ее.
Филеас. Готовься к долгому странствию.
Эвритос. Когда я прорицал, мне чудилось всегда одно и то же: как будто смотрел в прозрачные струи Кастальского ключа, где отражались острые листья лавровых кустов, подобно надписи, высеченной на камне. Пока я старался разгадать их смысл, внезапно являлась Эригона. Она просовывала голову между ветвями и говорила совсем иные слова — о маленьких божках и о любви. Так я постоянно слышал два противоречивых голоса. И прорицал надвое, потому никогда и не ошибался.
Филеас. А теперь перед Саламином?
Эвритос. Я стоял на скале, смежив веки, и вдруг впервые услыхал лишь один голос, и это не был голос бога солнца. Эригона шла ко мне по воде и вещала: «Если ты предскажешь победу и они победят, — мне никогда не видеть тебя больше в моем убогом шатре. Другие женщины станут плести тебе венки. Но если ты подашь совет к бегству, то в конце концов не совладаешь с воспоминаниями и вернешься ко мне, за мной. И мы бежим, бежим!» Я не успел опомниться, как поднял руки и громко на весь берег возвестил ложное пророчество: «Бежим, бежим!»
Филеас. Но ведь ты по свободному выбору покинул свою мать и свою молодую госпожу.