Филеас. Мир отлетел от этого места, и ужас воцарился здесь. (Уходит, увлекая за собой остальных пастухов.)
Эвритос. О, если бы я мог разбудить тебя, Эригона, разбудить на один только миг, чтобы услыхать твой голос!.. Матери я бы сказал: «Что ты прислушиваешься так тревожно? Это играют и пляшут пастухи».
Аполлон входит в плаще из козлиной шкуры, с луком на плече. Спускает стрелу и убивает Эвритоса. Цитры умолкают, и топот пляски стихает.
Аполлон. Сын праха! Не служить тебе двум богам с твоими ничтожными силами.
ПРИШЕСТВИЕ БОГА
Развалины храма в Карнаке. Лунный свет ярко озаряет груды каменных обломков. Посередине высокая колонна с головой Озириса, обросшая высохшими кустами терновника. Вокруг нее движутся медленным торжественным хороводом звероподобные боги и богини древности.
Путник, в плаще и в широкополой белой войлочной шляпе. Смуглое лицо и черная, как смоль, коротко остриженная борода. Дисколос, седобородый, в грубой власянице с капюшоном. Ноги обернуты тряпьем.
Путник. Это сон, видение… Но кто ты? Я уж и не знаю, на каком языке мы говорим.
Дисколос. А ты сам — кто?
Путник. Человек, родившийся на свет не вовремя и очутившийся не на своем месте. Я думаю, что из меня вышел бы недурной папа или кардинал.
Дисколос. Твердою рукой держащий дароносицу?
Путник. И дароносицу и меч. Облеки меня в ризы — и я почувствую себя вполне свободным, стану самим собою. Оглянись вокруг себя здесь, на Востоке! Почему Восток будит наши мысли и чувства? Здесь жива сущность жизни благодаря тому, что люди не поддались мирской суете — даже в одежде. Неизменный белый плат сохраняет свой священный смысл; им житель Востока прикрывает свою голову, и он же служит в конце концов саваном. А на родине моей короли ходят по улицам в зимних одеждах, поэты и пророки сидят в роскошных кабаках и тянут виски.
Дисколос. Значит, твои короли и пророки забыли о своем призвании. Они рождены быть священнослужителями. И с ранней юности должны бы принимать посвящение и жить, как подобает священнослужителям.
Путник. Когда я у себя на родине облекаюсь в мирское рабочее платье темных цветов, мне кажется, я надеваю на себя личину и не выхожу из роли притворщика. Я сам себе кажусь ряженым, участвующим в маскараде низшего пошиба, где приходится казаться еще пошлее, чем ты есть в действительности, иначе тебя выбросят за дверь с проклятьями. Но все это, может статься, нечто случайное, временное, через что необходимо пройти всякому, кто должен познать мирскую суету, чтобы затем отрешиться от нее и зажить по-новому.
(Видя, что Дисколос приближается к нему, сам отступает на несколько шагов и тревожно смотрит то на него, то на хоровод звероподобных богов, но затем овладевает собой и вызвышает голос.)
На родине жизнь идет своим чередом, не заключая в себе никакого особого внутреннего смысла, а потому всякая цель и всякое действие тоже бессмысленны. Смешливые люди ездят на трамваях и говорят о деньгах, или убивают время чтением светских повестей, или любуются театральными фокусами.
Дисколос. Тебе бы посмотреть древние Дионисовские игрища, когда зажигались жертвенные огни и звучали священные гимны. Вот было истинно человеческое искусство, которое еще не забыло своего божественного назначения. Теперь человеческое утратило свою свежесть и благоухание.
Путник. Истинно человеческое… Ты разумеешь первобытную простоту?
Дисколос. Под истинно человеческим я разумею дар экстаза.
Путник (вздрагивает). Ты… там! Почему ты скрываешься в тени?
Дисколос. Чтобы удобнее наблюдать за тобою, стоящим на свету. Ты купец.
Путник. Был купцом, сидел в лавке и пересчитывал чайные цибики. Потом я бросил ключи своему сыну и ушел. Как ты узнал, что я был купцом?
Дисколос. А ты не видишь по сочинениям Платона, что он был купцом, вдобавок богатым купцом, у которого не было недостатка в свежей, чистой воде и у которого были необычайно белые и выхоленные руки, пожалуй, даже чуть-чуть жирные? Милый мой, мне достаточно взглянуть на дорогую материю твоей одежды, хотя теперь она и позапущена, поистерта. Кто дорого продает, тот может и дорого покупать.