Сидя в шатре при тусклом свете лучины, ведьмак растолковывал Ярославу мудреную ратную науку:
— Гляди, — лезвие ножа прочертило на земле глубокие линии, — вот мы, вот завалы из деревьев, на коих лучников посадим. Ты правильно мыслишь, асгардцы птицей построятся, выставляя в голове самых сильных воинов. Стрелой в лоб мы их не остановим, Дружина щитами прикроется, а у коней нагрудники из толстой кожи. Стрелы их не остановят, но и на завалы они не пойдут. По сторонам мы рощами прикрыты, потому будут они бить в самый центр. Жестко ворвутся, словно нож в масло! Чего делать станешь?
Медведич почесал затылок, непроизвольно коснувшись ладонью клинка, словно битва уже началась.
— Так, это… Выставлю вперед копейный ряд. Вои ногами упрутся, щиты подымут, со спины друг дружку плечами подопрут. Коли повезет — сдержим их.
Стоян громко расхохотался, откидываясь назад и вонзая нож в землю.
— Вот молодец! Настоящий медведич! Умру, но не отступлюсь! Ты головой думай, воевода. То, что ты мечом махать горазд, я уже видел, пора и умишком пораскинуть.
Ярослав, обиженно надувшись, заерзал на месте.
— Вот и учил бы, а то зубоскалишь надо мной попусту. Меня ратному делу никто не учил. Чуть подрос, подглядывал, как брат с мечом управляется, да и сам потихоньку палкой махал. А потом… Ты же знаешь, как мы в древлянских лесах бились. Грудь на грудь шли, али из лесу наскоком. А тут война все же…
Ведьмак кивнул, понимая, что перегнул палку, и, кашлянув в кулак, продолжил:
— Лады, не серчай. Коли жестко станем, они тысячи воинов конями потопчут и те даже клинком взмахнуть не успеют. Древград помнишь, как вас конные за ворота выбили? То-то! Тут надо хитростью брать. Дружина-то нас и за воинов не считает, мы для них так, мужичье нечесаное. Они ждут, что мы под их натиском побежим, пятками сверкая. Вот мы и побежим!
Медведич удивленно открыл и закрыл рот, молчаливо проглотив слова возмущения. Ведьмак улыбнулся.
— Только бежать будем не очень быстро, и спины не показывая. В центре, шагов на сто в глубину, воинов пореже расставишь, пусть первый натиск их сомнет. А когда птица свою голову просунет, мы ее с флангов и зажмем, от тела отсекая. С боков кони у них не защищенные, потому на флангах ставь копейщиков. Всем тысяцким поясни сигналы, мол, один раз протрубил в рог — отступаем, два раза — стоять насмерть, три раза — напирай вовсю — отсекай птице голову! Понял?
Ведьмак удовлетворенно прилег на локте, читая сумбурные мысли Ярослава. Вот течение его мыслей успокоилось, и, улыбнувшись, медведич кивнул.
— Понял. Все сделаем как полагается. Голову отсечем так, что и крылья раскрыть не успеют. Главное — их натиск в центре удержать.
— А это уже не твоя забота. На то у меня Падун имеется.
Ярослав улыбнулся, недоверчиво сверкнув глазами.
— Чего косишься, удивлен? Думаешь, он только с девками балагурить мастак? Завтра сам все увидишь. Ну, утро вечера мудренее. Иди, Ледея вон уж сердится. Да и тебя, поди, ворожея твоя заждалась.
Медведич, быстро поднявшись, выбежал из шатра, зорко озираясь по ночному лагерю. До рассвета нужно еще много успеть. Вскочив на коня, Ярослав поскакал разыскивать тысяцких, коим еще долго разъяснял, что и как им предстоит завтра делать. Притомившись втемяшивать недалеким воинам, лишь накануне ставшим тысяцкими, мудреную науку войны, медведич вздохнул — да, тяжело быть воеводой.
…Оранжевое осеннее солнце поднялось над горизонтом, коснувшись земли своими первыми лучами. Огромное воинство Чернобога, выстроившись в боевом порядке, зорко всматривалось в даль. Бескрайнее черное поле, укрытое утренним туманным покрывалом, обманчиво успокаивало своей тишиной. Сотни лучников, взобравшихся на лесоповал, угрюмо вглядывались в молочную пелену. Тридцать тысяч воинов, повинуясь воле Стояна, хранили молчание в ожидании битвы. Позади воинов, распалив костры, у котлов суетились ведьмы, ворожа над смертоносными чарами.
Поглаживая густую гриву жеребца, Стоян улыбался своим мыслям. Скоро, очень скоро начнется битва, которой он ждал долгие годы. Именно здесь и сейчас он покажет Правителю свою мощь, перед которой преклонятся целые народы, принимая сторону сильного. Так было всегда, стоит лишь одержать одну победу, и остальные склонят ранее непокорные головы. И цари с князьями присягнут ему в верности и отдадут без боя своих воинов, спасая собственные владения от разграблений и пожаров.