Минаков сказал, что к православию у Захарченко было ясное и спокойное отношение воина. Он говорил: «Каждое воскресенье отстаиваю службу в церкви. Убить могут в любой момент. Надо быть ко всему готовым…»
Минаков: «Теперь я отчетливо осознаю, что это была не риторика и не красивая поза».
Еще до встречи с Минаковым Захарченко 5 декабря 2014 года давал интервью[10]:
«Захарченко:
— …Мы никогда первыми не стреляем. Не будет стрелять Украина, не будем стрелять мы.
Журналист:
— Согласно информации некоторых СМИ в Украинской раде принят закон. Он лишает жителей, которые проживают на территории, не подконтрольной Киеву, гражданства.
Захарченко:
— Слава богу, мы независимы. Если это правда, я здесь выпью шампанское. Если они лишают гражданства, то они признают нашу независимость. Если это подтвердится, тогда, ребята, извините, тогда уже все.
— А как быть гражданам, которые фактически не имеют документов?
— Начнем свои паспорта… Если Украина лишила часть территории, которую считала своей, гражданства, она автоматически признала, что это не граждане Украины, а граждане другого государства — ДНР и ЛНР. Логично?..
Другой журналист:
— Готова ДНР продавать Украине уголь?
Захарченко:
— Деньги утром, вечером уголь…
— А если без денег?
— Они России уже несколько миллиардов должны… Они без денег отпускали. А мы не хотим, чтобы Украина должна была… Мы не фонд, мы не спонсируем…
Третий журналист:
— О блокаде…
Захарченко:
— Вы понимаете, этой блокадой Украина постоянно отталкивает часть территории… Она как-то выталкивает от себя. Отторгает. Процесс отторжения уже так далеко зашел, что, если так будет продолжаться, мы просто будем принимать меры и в банковской системе и… Для самостоятельного курса…»
В интервью корреспонденту помощник Захарченко Александр Казаков рассказал[11]:
«Захарченко не любил камеры. Не любил журналистов. Нет, он хорошо относился к журналистам, но если без камер. Посидеть, чай попить. Вот эти съемки. Особенно грим, бесился всегда…»
Скромность?
Нежелание выпятиться?
Считал, что этим унижает друзей.
И это не сплачивает, а разъединяет…
Относительно минских соглашений (мирного урегулирования) Казаков:
«Киев упустил свой шанс. Потому что Захарченко был готов к переговорам и сам об этом говорил. Сначала предъявление позиций. А потом согласование, поиск примирения… Он был готов на соседское существование с Киевом…»[12]
Вот бы кто мог предотвратить схватку с Украиной.
Казаков: «Александр Владимирович никогда не говорил по написанному тексту… Даже на прямых линиях…»[13]
Специалист своего дела.
Ему не нужна бумажка…
Из интервью.
«Казаков:
— Часто бывало такое, что среди дня… Обсуждали текучку. Он (Захарченко) вдруг говорит: “Поехали”. Спускаемся, садимся в машину. Это касается безопасности. Начальник смены: “Куда едем?” Он: “За мной едем”. То есть куда он ехал, никто не знал. Мы едем по Донецку. Останавливаемся на красный свет. Открыто окно. Он с кем-то переговаривается. Может выйти и поговорить. Все машины сзади. Мы тогда на Ясиноватский блокпост тремя машинами ехали. Под мостом останавливаемся. Начался разговор с ребятами. А Александр Владимирович с одним пацаном взял винтовочку и ушел на разведку.
Журналист:
— На разведку? За линию фронта, что ли?
Казаков:
— К линии. За мостом низинка, и он туда как бы ушел. Пластуном. И в это время начался обстрел. Тяжелый обстрел. 120-ми лупили. Думали, мост рухнет. Обстрел шел долго. Минут десять. Зеленка загорелась за мостом. Пацаны из лички (личной охраны) заставили меня вытащить из телефонов батарейки. Ясно, что нас срисовали по количеству телефонов. Потому что у них есть такое оборудование по концентрации телефонов. Видят много, значит, кто-то приехал. Обстрел закончился, вернулся Александр Владимирович. Машины в хлам: все в осколках. Стекол не было, в сиденьях… Иногда с утра начинается паника: “Главы нет. Где глава?” — “А он еще вечером уехал на фронт”. Он себя хорошо чувствовал на фронте… Я помню, с ним уезжали на линию фронта. Интервью с ним записывали. Он сидел на бруствере крайнего окопа. Сидели, пока пацаны не сказали: “Там блеск какой-то”. В зеленке. Возможно, снайпер. И в этом месте “востоковцы” стояли. Он не разделял никогда, свои, чужие. В окопе все ему были одинаковы. Помню, к нему подошел дядька, ну, старше меня. И говорит: “Александр Владимирович, у нас начальство требует шевроны снимать «Востока»”. Он: “Кто?” Ему сказали. Он: “Ноги оторву. Они кровью заслужили это право”. Так что для него разницы не было. Все пацаны для него были одинаковы.