В камере не было удобств. Только холодные нары встроенные в стену. Спать при таких обстоятельствах можно только в двух случаях или в тёплом бушлате или от сильного истощения. То есть у меня был только второй вариант. И пока крайняя усталость не подступила пришлось заняться саморазвитием. Отжимания от пола позволили не чувствовать прохладу помещения. Практика боя с тенью в которой я продолжил избивать мысленный образ младшего лейтенанта и простейшие упражнения на растяжку позволили почувствовать приятное гудение в мышцах, от этого стало совсем безразлично на не завидное положение заключения. По итогу в добавок к прочему решил усилить практику медитации, ведь развитие тела без развития разума не принесёт счастья.
Устраиваться поудобнее под сопровождение тематической музыки по сути в поздне средневековой тюремной камере ни кто не позволит. А данная обстановка почему-то вызвала именно ассоциацию с не столь цивилизованными временами. Так что медитация упорно не поддавалась. Восседание на нарах с поджатыми ногами и упором спиной в холодную стену комфортно — расслабляющей естественно не казалась. Пришлось искать хоть какую нибудь пригодную позу.
В полусне после, продолжительного мытарства, послышался звук поворота ключа в дверном замке. Ко мне явился караульный.
— Рядовой! В центр камере по стойке смирно!
В камеру вошёл молодой старшина. Он не отличался чем то особым, выглядя как простой срочник. Только звание смущало.
— Ты ведь Самуил? Верно? Хреновы твои дела.
Вроде простые слова, не требующие ответа, но произнесены они были с некоторой заботой.
— Не дрейфь дядя. Твой поступок хорошо оценили. Этому гаду давно хотели морду начистить. Но это же надо одним ударом сломать челюсть, шею, поломать пять зубов не говоря об сотрясении черепа. Надеюсь ты со мной так же не поступишь?
— Нет. Если не заслужишь. А как он столько то травм получил?
— Ну если честно то ударом ты только челюсть умудрился поломать, слабая она оказалась, а остальное это результат падения. Нокаут дело такое.
Затем он смело подошёл ко мне и уже тихо на ухо произнёс.
— Тебе привет от Чарльза. Трибунала не будет, тебе только пять дней губы отрядили. А вот лейтенант как минимум три месяца не будет всем кровь портить.
— С чего он вообще такой дикий?
— История очень мутная, но вроде он чей то сынок. Гонору масса, а вот служба как то не заладилась. Началось с домогательств к молоденьким солдатам.
— В смысле домогательств? Он что, того…
Беседа перешла в доверительное русло. Похоже Чарльз если и терял мой след, то ненадолго. Этот старшина явно уже наладил с ним хорошее отношение.
— Нет вроде. Он их на деньги пытался напрячь. Но откуда у простых солдат они появятся? Точнее не так, откуда они в таком количестве которое он желал.
И вот мы уже сидим с караульным на единственных нарах и он продолжая рассказ начинает раскуривать сигарету.
— Значит пожаловались на него?
— Не то слово. Дозвонились до министерства, а ещё в довесок отправили в одну жёлтую газетёнку запись с мобилы. В общем его сразу отправили писарем на дальний кордон. Пересидеть. Но и там он отличился, по пьяни дочку местного шамана снасильничал. Тут то его по зову родины и начало по частям швырять. Видать проклятье шаманское, не иначе.
— Откупился значит. А ты откуда это всё знаешь?
— Ну как откуда. Часть сам услышал. Часть в личном деле подсмотрел, когда в архиве дежурил. А ещё наш общий товарищ в папочке продемонстрировал.
— Вот проныра. Значит сам сюда приезжал, а ко мне не заглянул.
— Заглянет. Точнее не так. Капитан Чарльз Иванов уже командует твоим отрядом.
От подобной выходки со стороны Чара я поперхнулся дымом сигареты.
— Капитан Иванов. Придумал блин.
— А он разве не Иванов?
Удивился старшина.
— Хрен этих гру-шников знает. Главное за нас, и не предатель, а там хоть Иванов, хоть Петров, хоть Чегевара.
— Знаешь Самуил. А ты мне нравишься ещё больше. Ты потерпи чутка, к отбою будет тебе и тепло, и пару матрацев с шерстяным одеялом.
Конечно, за подобные подгоны караульному заплатили, но надеюсь что не только деньги повлияли на его отношение ко мне. Докурив ещё одну сигаретку мы с ним окончательно познакомились. Старшину звали Кузьмич, точнее Кузьмичёв Иван Иванович. Но прозвище Кузьмич ему нравилось, а потому называть он себя просил именно так.