Уладжан же, напротив, приземлился на землю с такой грацией и так тихо, что его спутникам стало стыдно. Разведчик закатил глаза, глядя, как Тогмол поднимает свое оружие, а затем повернулся к Дорго.
— Я продолжаю утверждать, что это безумие, — прошептал он.
— Вложи столько же энергии в убийство, сколько в жалобы, и все будет хорошо, — ответил Дорго, указывая мечом на колышущиеся змееподобные фигуры.
Толпа была всего в сотне ярдов от них, но местные обитатели не выказывали ни малейшего признака того, что заметили людей. Может, они и не глухие. Может быть, их настолько гипнотизировал сам ритуал, что они забыли обо всем остальном. В любом случае змеелюды пожалеют о своей неосмотрительности.
— Эти черви не узнают, что мы здесь, пока мы не отправим несколько голов кататься по полу.
— А потом? — с вызовом спросил Уладжан. — Ты же не думаешь, что мы сможем убить их всех?
— Нет, но мне будет интересно проверить, — проворчал Тогмол.
Он бросил последний тревожный взгляд на потолок над головой и крепче сжал топор. Из легких великана вырвался оглушительный рев, и Тогмол атаковал змеелюдов.
Дорго ухмыльнулся Уладжану, радуясь, что путь к отступлению отрезан. Времени на размышления, на взвешивание каждого решения, на обдумывание каждого шага больше не оставалось. Оставались только бойня и тяжесть клинка в руке.
— Ты слышал этого человека! — крикнул он разведчику.
Сапоги Дорго застучали по неровному полу вслед атакующему Тогмолу.
Змеелюды никак не отреагировали, даже когда Тогмол бросился на них. Они продолжали шипеть и раскачиваться, корчась в муках какого-то извращенного рвения. Цаваг обрушился на них, топором рассекая червеобразную шею, и клиновидная голова полетела на пол. Твари рядом с разделанным змеелюдом не обращали никакого внимания на резню, продолжая шипеть и раскачиваться.
Второй змеелюд был убит, а затем и третий. Дорго окружали монстры, его меч пронзал маслянистую плоть мерзких червей. Уладжан завыл предсмертную песню цавагов, вонзая обломки копья в чешуйчатые спины и рассекая острием оружия жилистые шеи.
Около дюжины рептилий были убиты прежде, чем Дорго почувствовал запах. Сладкий и соблазнительный, одновременно ужасный и чудесный, он заглушал его чувства. Голова стала кружиться, глаза заслезились. Он услышал глухой стук металла о камень, когда широкий топор Тогмола выпал из ослабевшей хватки воина.
Уладжан рухнул на землю, содрогаясь в каком-то экстатическом припадке. Дорго изо всех сил пытался сжать рукоять своего оружия, но чувствовал, как она выскальзывает из онемевших пальцев.
Змеелюды на алтаре закончили рисовать извилистые символы на коже Саньи. Они смотрели сверху вниз на ее несостоявшихся спасителей, и в их затуманенных глазах светилось безразличное веселье. Странная сила, которая удерживала их сородичей, ужасная сила, которая действовала против цавагов, казалось, не влияла на этих двоих.
Жрецы или колдуны, аромат не удерживал их в своих цепях желания и преданности, не превращал в безмозглых рабов страсти. Один из змеиных шаманов заметил, что Дорго пытается удержать оружие. Это наблюдение усилило его веселье. Его коготь засветился жемчужным светом, и, взмахнув им в воздухе, змеелюд выжег горящую руну в пустоте. Это был знак, который Дорго знал: рогатое солнце, знак Шорнаала, Князя Отринутого Наслаждения, Великого Искусителя.
Как и все великие боги, Шорнаал был силой, которой стоило бы не только поклоняться, но и бояться. Он мог уничтожить человека изнутри, используя его тайные стремления, отвергнутые страсти плоти, чтобы развратить и подавить. Могучий воин под его всепоглощающим прикосновением становился пьяницей, развратником, сущим злодеем или еще хуже. Старые радости блекли, обращаясь в горечь, старые удовольствия становились пустыми, поскольку, отмеченные Шорнаалом, заставляли себя искать новых переживаний, чтобы заменить маленькие радости, которые больше не волновали их дух.
Шорнаал много обещал тем, кто преклонял перед ним колена и отказывался от всех прочих сил, но взамен забирал все. Униженные и отвратительные, змеелюды обрели свою гнусность, надев цепи Слаанеша.
Дорго почувствовал, как соблазнительная сила бога затопила его, как в сознании зазвучал голос Шорнаала. Издевательские обещания, упоительная ложь и тысячи порочных образов взывали ко всему низкому и грязному в его душе. Воин почти чувствовал, как его душа вытекает из тела и тянется к призрачным наслаждениям пустого королевства Шорнаала. Дорго собрал остатки воли в кулак, в ослабевшие пальцы, которые все еще касались рукояти меча.