Лорд Алин шумно бултыхался в колодце и звал на помощь.
— Убивают! Помогите! Спасите!
— Он пытался меня убить, — сказал Дунк.
— Ах вот отчего столько крови!
— Крови? — Дунк опустил глаза. Левая рука кровоточила от плеча до локтя, рубаха прилипла к телу... — А-а...
Дунк не помнил, как упал, но внезапно обнаружил, что лежит на земле и капли дождя стекают у него по лицу. Он слышал, как лорд Алин скулит в колодце, но плеск сделался тише.
— Надо перевязать вам руку, — сир Мейнард просунул руку под тело Дунка. — Вставайте, сир. Я вас сам не подниму. Шевелите ногами!
Дунк поднялся на ноги.
— Лорд Алин... Он же утонет.
— Никто его не хватится. Уж Скрипач так точно.
— Он не скрипач! — выдохнул Дунк, бледнея от боли.
— Не скрипач. Он Дейемон из дома Черного Пламени, второй этого имени. По крайней мере, так он станет называть себя, если воссядет на Железный Трон. Вы удивитесь, если узнаете, как много лордов предпочитают, чтобы король был отважным и глупым! Дейемон молод и лих и хорошо смотрится в седле.
Звуки, доносящиеся из колодца, сделались совсем слабыми, почти неслышными.
— Может, все же бросим его светлости веревку?
— Спасать его теперь, чтобы казнить потом? Думаю, не стоит. Пусть расхлебывает ту кашу, которую он заварил для вас. Давайте, обопритесь на меня.
Терн повел его через двор. Вблизи в чертах сира Мейнарда было нечто странное. Казалось, чем пристальнее Дулк вглядывался в него, тем меньше он видел.
— А помните, я ведь уговаривал вас бежать, но нет, вы сочли, что ваша честь дороже жизни! Доблестная смерть — это, конечно, замечательно, но если жизнь, о которой идет речь, — не ваша, что тогда? Вы поступили бы так же, а, сир?
— Не моя? А чья?
В колодце в последний раз всплеснуло — и затихло.
— Эгга? Вы имеете в виду Эгга? — Дунк стиснул руку Пламма. — Где он?!
— Он среди богов. И, думаю, вы знаете почему.
Дунка пронзила такая боль, что он забыл о раненой руке. Он застонал.
— Он попытался воспользоваться своим сапогом...
— Предполагаю, что да. Он показал кольцо мейстеру Лотару, который доставил его к Баттервеллу. Тот, несомненно, наложил в штаны при виде этого кольца и принялся соображать, ту ли сторону он выбрал и много ли известно о его заговоре Кровавому Ворону. Ответ на последний вопрос — «Довольно много».
Пламм хихикнул.
— Кто вы?!
— Друг, — ответил Мейнард Пламм. — Человек, который наблюдал за вами и удивлялся вашему присутствию в этом змеином логове. А теперь помалкивайте, пока мы вас не заштопаем.
Держась в тени, они оба вернулись в палатку Дунка. Внутри сир Мейнард разжег огонь, налил вина в чашу и поставил его греться.
— Рана чистая, и к тому же, по счастью, это не та рука, в которой вы держите меч, — сказал он, распарывая рукав окровавленной рубахи Дунка. — И кость, похоже, не задета. Но все-таки надо ее промыть, а то, чего доброго, потеряете руку.
— Это все неважно, — Дунку крутило живот, он чувствовал себя так, словно его вот-вот стошнит. — Если Эгг убит...
— То виноваты будете вы. Вам следовало бы держать его подальше отсюда. Но я не говорил, что мальчик убит. Я только сказал, что он среди богов. У вас есть чистое белье? Лучше шелковое?
— Рубаха моя. Хорошая, которую я добыл в Дорне... А что вы имеете в виду, что он среди богов?
— Всему свое время. Сперва ваша рука.
Над вином начал подниматься пар. Сир Мейнард отыскал хорошую шелковую рубаху Дунка, с подозрением обнюхал ее, потом достал кинжал и принялся резать ее на полоски. Дунк хотел было возразить, но сдержался.
— Эмброуза Баттервелла никогда нельзя было назвать решительным человеком, — сказал сир Мейнард, окуная в вино три полоски шелка. — Он с самого начала сомневался в этом заговоре, и сомнения его разыгрались с новой силой, когда он узнал, что мальчишка не привез меча. А нынче утром пропало драконье яйцо и вместе с ним иссякли остатки его отваги.
— Сир Глендон не воровал этого яйца! — сказал Дунк. — Он целый день провел во дворе, сражаясь либо наблюдая за поединками.
— И тем не менее Пик все равно отыщет яйцо в его седельных сумках.
Вино закипело. Пламм натянул кожаную перчатку и сказал:
— Постарайтесь не кричать.
Он вытащил из кипящего вина полоску шелка и принялся промывать рану.
Дунк не кричал. Он скрипел зубами, прикусил себе язык и бил себя кулаком по колену так сильно, что на ноге остались синяки, но не кричал. Остаток его хорошей рубахи сир Мейнард извел на повязку и туго обмотал ее вокруг руки.