Маркиан встал и подошел к окну.
— Вы похвалялись всем тленным, чем может похваляться глупец. Глядите же — вот ваш город!
Он отдернул занавеску. За новыми укреплениями далеко на север, до обветшалых, давно не чиненных стен и заболотившегося водохранилища тянулись поросшие травой развалины. Единственными признаками жизни служили здесь несколько мастерских и… новенькие каменные надгробия.
— Город не занимает и половины прежнего. Где храм Зевса и Аполлона? Где знаменитый алтарь? Где стоя, в которой учили мудрецы? На их месте твои, Филен, гончарные мастерские и винодельни. Почему Ольвия больше не рождает философов, подобных Сферу и Биону Борисфенитам? Зато театр полон — когда ставят непристойные комедии. Вы погрязли в материи, и ваш дух угас. Этот город — кладбище духа и все, что ему осталось — стать кладбищем ваших тел.
— Да что там ваш городишко! Весь мир таков же, и он обречен на гибель! — выкрикнул Фабриций.
— Правильно! Мир не стоит того, чтобы его спасатъ! — отозвался Сергий, Филарет встал и горячо, торопливо заговорил:
— Нет, братья мои: Бог не даст миру погибнуть. Но Маркиан прав — любовь к тленным благам лишила вас мудрости и милосердия. Вы не видите своего ближнсго ни в рабе, ни в несчастном бедняке, ни в чужеземце, а они платят вам ненавистью. Покайтесь, пока не поздно! Обратитесь от разжигающих похоть нагих кумиров к истинному Богу — богу милосердия и любви. Иначе — страшен будет день, когда соединятся ненавидящие вас!
Несколько мгновений властители города молчали, пораженные услышанным, а затем заговорили, перебивая друг друга.
— Хороши твои гости, Аркесилай!
— Кто немилосерден? Я, потративший сотни тысяч на бедных сограждан? — возмущался Филон.
— Нашли ближних — рабы, варвары! На что эти скоты способны, кроме безделия, пьянства и резни? — стучал кулаком по столу Демарат.
— Чернокнижники! Растлители юношества!
Страдание исказило лицо Филарета. Опять, опять его не поняли те, кому он желает лишь добра! Маркиан, скрестив руки на груди, спокойно пережидал шквал возмущения.
— Успокойтесь, почтенные. Я порицаю не нас, а ту мерзкую грязь, называемую материей, из которой глупый и злой бог сотворил вас. К чему она может склонять людей, кроме разврата и невежества? Потому большинство их живет плотью; немногие, вроде Филарета, живут душой и пытаются исправить мир. И лишь избранные живут духом — единственным, что есть в нас от высшего мира — царства света.
— Да, вы все еще плотские, но можете стать душевными и духовными — и спасти свой город! — вмешался Филарет.
— Зачем? Главное — сохранить в себе духовность, а мир пусть пропадает! — гордо усмехнулся Фабриций.
— Верно! Все равно его не исправишь! — подхватил Сергий.
— Вы толкуете о духе, а сами устраиваете оргии в доме Маркиана, — вмешался Никомах.
— Распутничает наша плоть, дух же остается чист, — снисходительно пояснил Маркиан.
Неожиданно за дверями раздался шум, и в покой, отталкивая рабов, ворвался человек в запыленной и изорванной одежде. Все узнали Сириска, часто ездившего торговать в город у порогов Борисфена, который анты звали Загорьем, греки — Азагарием, а готы — Данпарстадом.
— Вели слугам выйти, почтенный Аркесилай. Я принес ужасные вести!
По знаку встревоженного хозяина рабы покинули комнату.
— Все варвары сговорились разрушить Ольвию. Анты и готы идут в своих однодеревках по Борисфену, а аланы — степью по обе стороны лимана. В Азагарии схватили и заковали всех ольвийцев. Я один сумел бежать, но слишком поздно: дня через два враги будут здесь.
Казалось, в двери заглянула Горгона в венце из шипящих змей. Пирующие оцепенели. Дорогой расписной канфар, выпавший из рук Демарата, разлетелся вдребезги. Расшитый рукав туники Филона погрузился в блюдо с заливным осетром. Глаза всех обратились к Марцию Славу. Трибун невозмутимо доел виноград и выплюнул косточки.
— Удержать город с моим отрядом против такой силы я не смогу. Поэтому, согласно приказу императора, гарнизон должен переправиться в Томы.
— Так-то вы защищаете нас! Что ж, ольвиополиты сами отстоят свой город! — принял воинственную позу Демарат. Но голос его оказался негромким и дрожащим. Центурион пренебрежительно взглянул на стратега.
— В городе рабов и варваров больше, чем граждан. Они взбунтуются, как только увидят своих соплеменников у городских ворот.
— Может быть… откупиться? — неуверенно произнес Филон.
— С такими силами идут разрушать города, а не собирать дань.