Очнулся Радо в полутьме. Свет еле проникал откуда-то сверху. Можно было разглядеть толстые коряги, обросшую водорослями ладью с драконьей головой на носу. В воздухе — да нет, в воде! — проплывали рыбы. И этой водой он и впрямь дышал, как воздухом! Из-за ладьи выглядывали девушки в белых сорочках с распущенными зелеными волосами.
— Глядите, девоньки, дружинник! Молодой совсем. А красивый какой!
Из тьмы вдруг вышел могучий старик с гривой зеленых с проседью волос и зеленой же бородой до пояса. Радо встал, низко поклонился.
— Здравствуй, Днепр Славутич! Я — Радо, дружинник князя Дира. Спасался вот от варягов… Мне бы на левый берег пробраться…
— Радо? Знаю, говорила о тебе вила дунайская. Милуша, проведи его к рыбаку своему. А вы, озорницы, спать! Далеко еще до весны!
Из-за тяжелой кольчуги, сапог и кожуха юноша шел пешком по дну, а бойкая русалочка плыла рядом. Русалочка оказалась словоохотливой и успела рассказать, что она боярская дочь, утонула этим летом, любит рыбака Вышату, и он ее любит, а идти под воду жить не хочет, а русалок теперь старик Славутич на землю отпускать не любит, но, может, и отпустит… Когда выбрались на берег через другую прорубь, Радо порядком помучился, выдыхая-выливая из легких воду. Вышаты дома не оказалось, и русалочка указала на соседнюю избу.
— Иди к дяде Мирону, скажешь, что в прорубь свалился. А я не пойду, он крещеный, нас не любит!
Мирон, неразговорчивый мужик лет сорока, принял дружинника хорошо, дал переодеться в сухое, напоил горячим медом. От тепла и крепкого меда юноша разомлел и заснул, а когда проснулся, увидел над собой самодовольную рожу Скегги Задиры.
— От викингов и под водой не спрячешься! Мы и твоего дружка-оборотня поймаем. Двоих покусал, порази его Тор!
— Думал православного христианина провести, еретик? А я вот заметил: следы твои только от проруби идут, а рядом еще и босые ноги видны, не иначе, чертовки водяной, — ехидно усмехнулся рыбак.
— Сколько получил за меня, иуда?
— Ни единой резаны, — истово перекрестился Мирон. — Мне за тебя десять грехов простится.
Князь Дир — красивый, со светлыми, как у варягов, волосами и кудрявой бородой, — развалившись в резном кресле, высокомерно глядел на безоружного дружинника. Рядом, сидя на лавке под иконами, бросал зловещие пристальные взгляды из-под густых черных бровей Михаил.
— Бью челом тебе, княже, на епископа Михаила — чернокнижника. Он вызвал из пекла дух злого чародея Маркиана, и тот ему служит.
— И бесы веруют Христу и повинуются ему и слугам его, ибо боятся. Верно, владыко? Михаил величаво кивнул.
— Скажи лучше, как посмел с княжьей службы сбежать? Куда грамоту дел?
— Грамоты не было, а был пустой свиток, который Михаил бесовской печатью запечатал. Из-за нее на меня упырь напал.
— Кто послух [38] — оборотень? Да знаешь ли ты, с кем спутался? Творимир с Хадобардом — новгородские лазутчики! Ладно уж… Прощается тебе по малолетству и глупости. Но раз уже связался с ними — выведай, кто из бояр и горожан хочет Киев Олегу отдать.
— Я, княже, воин, а не высмотрень. Хватит с меня и того бесчестья, что ложно объявили хазарским лазутчиком — не по твоей ли воле?
Епископ с силой ударил резным посохом в пол.
— Ишь, обесчестили его! Да хоть бы и на дыбу подняли! Апостол Петр, коего ты, неуч и язычник, не читал, пишет: «Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким, но и суровым. Ибо то угодно Богу, если кто, помышляя о Боге, переносит скорби, страдания несправедливо».
Кровь ударила в голову Радо. Сразу вспомнилось все, о чем вполголоса говорили дворцовые слуги да и молодые дружинники.
— Так это твоему богу угодно, когда у смердов последнее отбирают, чтобы прокутить в Царыраде? Когда славяне славян на продажу гонят, будто мадьяры или печенеги?
— Не твое дело князей судить! Сказал Павел: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога». На колени, раб неразумный! — посох с силой опустился на плечо Радо.
— Хоть ты и пастырь, да я не скот, чтобы меня палкой бить! Если ваша власть от Бога — значит, зовется он Чернобогом! А я — вольный человек и рабом не буду ни вам, ни богу вашему. — Юноша сорвал с шеи крест и швырнул его в печь. — Огонь Сварожич, очисти меня от веры чужой, Чернобожьей!
Рука Дира сжала рукоять меча, и лезвие серой змеей поползло из ножен. Но епископ зашептал на ухо князю, и губы того растянулись в злобной усмешке.