— Ну вот, этот урод все переломал — лук, стрелы. И меч я выронила. Один акинак остался.
— Воркуете, голубки?
Из темного прохода выглянула, беззаботно улыбаясь, златоволосая пери.
— Насмехаться пришла, чертовка?
— Чертовки в болоте сидят, а я чистые реки люблю, криницы, горы высокие… Хотите, выведу вас из этой норы на белый свет? Только…
— Только оберег мой — твоему нечистому? Чем он тебе так люб?
— Ты его еще не знаешь. Меня из Днепра выгнали. Никому я была не нужна. И он тоже — никому не нужен. Зато и никого не боится — ни людей, ни богов, ни бесов. Чары такие знает — никто еще перед ним не устоял.
— А вдруг я первый буду?
— Не храбрись. В эти пещеры и дэвы не заходят. Здесь хозяева — старые, темные боги. И еще… другие, что старше и богов, и дэвов. Если повезет, не встретите их, сами от голода умрете. Увидишь кости — приглядись хорошенько.
— Хватит пугать! Видишь знак Даждьбога? Они с Мораной вышли из царства Чернобогова, и мы выйдем.
Ардагаст обнял Ларишку за плечи. Тохарка положила руку на акинак и смело взглянула в насмешливые зеленые глаза вилы.
— Богом и богиней себя возомнили? Ну-ну… А Куджула со своими уже в пещере. Оберег твой тебя к нему выведет, держи только на весу и думай о том, кого ищешь. Посмотрим, с кого из вас первого древние боги спесь собьют…
Отряд Куджулы шел в глубь пещер. В неровном свете факелов показывались и снова исчезали во мраке искусно высеченные на стенах быки, слоны, носороги, тигры, чудовища — двуглавые и трехглавые быки, рогатые слоны… Вот рогатый демон борется с рогатой же тигрицей, бычьи головы растут из дерева, девушки прыгают через спину буйвола, козел с человеческим лицом и семь беременных женщин поклоняются богине, стоящей под аркой из ветвей. И — надписи, длинные ряды непонятных знаков.
— Этого письма не знают теперь даже брахманы. Дикие арьи предпочитали заучивать свои гимны и заклятия наизусть. Но тайная мудрость мелуххов не исчезла. Воистину, владеющие ею повелевают царями, ибо сами свободны от всех мирских желаний. — Голос Нагапутры звучал почти зловеще.
Замечая среди рельефов чересчур откровенные сцены любви, дружинники фыркали.
— Видно, от страсти к женщинам ваши мудрецы избавиться не сумели, — усмехнулся джабгу.
— Для знатока тантры объятия женщины — лишь врата к величайшим мистическим тайнам, — надменно скривил губы бхикшу.
— Нашим шаманам эти врата открывает любовь пери и дым конопли. А хуннским — сушеные мухоморы, — кивнул Куджула.
А подземный путь уходил все глубже, и все более жуткими становились изображения на стенах. Многорукие и многоголовые боги, потрясающие оружием, клыкастые демоны в ожерельях из черепов, изможденные аскеты. И змеи, змеи, множество кобр с человеческими головами… Никто уже не смеялся и не шутил, как поначалу. Из мрака боковых ходов доносились шорохи, шипение, стук копыт. Но никто из степняков не хотел выказать робость перед бритоголовым монахом, и он, размеренно ступая, уводил их все дальше в глубь этого непонятного, спрятавшегося от солнца и людей мира.
Теми же ходами следом шли, настороженно сжимая копья и кинжалы, воины Сунры. Их невежественного вождя не трогали тайны мелуххов, а подземная тьма страшила кати еще меньше, чем кушан. Сыны гор, они были привычны к узким темным ущельям, пещерам, ночным набегам, но при этом чутки и осторожны, как снежные барсы. Услышав доносившиеся из боковых ходов вздохи, шаги, цокот копыт, кати недоверчиво взглянули на сармата. А тот вдруг замер, во что-то вслушиваясь, и произнес властным тоном:
— Дальше пойдете сами. Никуда не сворачивайте и настигнете людей джабгу. Когда же одолеете их — сам Манди-Махадева откроет вам путь к Царскому Кладу.
— Избавиться от нас хочешь? А клад — себе? — Тяжелая рука Сунры легла на плечо колдуна.
— То, что я ищу, ценнее любого клада. Оно — только для великих магов. А Царский Клад — для достойных царства. Сейчас узнаем, есть ли здесь такие.
Неожиданно багадур почувствовал под рукой шерсть, а перед самым лицом увидел насмешливо оскалившуюся черную волчью морду. Протяжный вой огласил пещеру. Тьма откликнулась тигриным рыком, трубным ревом слонов, мычанием. Черный волк одним прыжком скрылся в боковом проходе. А из мрака других ходов, словно из страшных снов, навеянных чарами, вышли два существа. Одно напоминало кентавров, виденных горцами на греческих расписных сосудах, но с задними лапами и хвостом тигра, витыми рогами и слоновьим хоботом. В одной руке кентавр держал бронзовый топор, в другой — тяжелую палицу. Второе существо, с телом быка, имело три головы — быка, тура и козла.
Отряд кати ощетинился копьями. Нетерпеливый молодой горец шагнул вперед. Тут же хобот кентавра схватил его копье, рванул — и незадачливый воин оказался под копытами чудовища. Другой бросился с кинжалом на выручку, но был обвит хоботом и брошен прямо на витые рога. С яростными криками горцы атаковали подземного жителя. С невероятной ловкостью он отбивал их копья топором и палицей, перехватывал хоботом. Кати начали было обходить его сбоку, и тут трехголовым, шестирогим тараном на них ринулось, ревя в три глотки, второе чудовище. В крови, с переломанными костями воины падали наземь, ударялись о стены пещеры, отброшенные могучими рогами. Кто-то в испуге побежал назад, во тьму. Оттуда раздались лай, рычание, крик, и в пещеру вбежал, скаля окровавленные клыки, третий зверь: огромная, ростом с тигра, собака с рогами тура и задними ногами носорога. Неуязвимая в своей носорожьей шкуре, она ворвалась в гущу сражавшихся, словно волк в стадо.
Сунра-багадур в ярости окинул взглядом подземелье и вдруг заметил блестевшую из тьмы пару волчьих глаз. Проклятый колдун еще и устроил себе зрелище! Багадур громко выкрикнул имя Гиша и бросился наперерез трехглавому зверю. Взяв в зубы древко секиры, Сунра ухватился обеими руками за скользкие от крови турьи рога средней головы, оттолкнулся ногами и вмиг оказался на спине у чудовища. Прежде чем оно успело сбросить непрошеного седока, лезвие топора врубилось в хребет у крестца. Взревев от боли, зверь осел на задние ноги. Не тратя времени на извлечение глубоко засевшей секиры, Сунра всадил кинжал в основание трех шей. Три головы разом поникли, и подземное чудище бессильной грудой мышц повалилось на бок.
И тут же на багадура, не успевшего высвободить свое оружие, бросилась рогатая собака и прижала мощными лапами к полу. Два копья лишь скользнули по ее носорожьей броне, хотя и отвлекли внимание. Вдруг из темноты черной молнией метнулся большой волк и сомкнул челюсти на глотке рогатого хищника. Прежде чем вождь кати успел выбраться из-под туши своего врага, волк уже снова исчез во мраке.
Остался еще кентавр. Израненный копьями, с перебитой рукой и отсеченным хоботом, он еще отбивался бронзовым топором. Но Сунра взмахнул секирой, и бронзовое лезвие разлетелось под ударом стального, а в следующий миг кинжал вонзился в грудь человека-зверя. Торжествующие крики огласили пещеру.
— Слава Сунре, сунари-багадуру! Сам Гиш вселился в тебя! Слава непобедимому!
Вдруг в восторженный хор ворвался волчий вой.
— И я славлю тебя, о величайший из багадуров! — произнес человеческим голосом черный волк, усевшийся на труп рогатой собаки. — Теперь моя скромная помощь тебе не нужна. Вперед, к Царскому Кладу! Воистину ты достоин править всей Бандобеной!
Сунра бросил гневный взгляд на насмешливо скалившего зубы Сауархага. Будь горец способен забыть о долге благодарности, он изрубил бы наглого оборотня.
— Да! Вперед, храбрейшие воины кати! Что нам теперь джабгу? Клянусь Имрой, я отрежу Куджуле его длинный нос, а из черепа буду пить на пиру у царя яванов в Беграме!
И пятнадцать уцелевших воинов кати двинулись вниз, в глубь подземелий мелуххов. А Сауархаг-волк побежал вверх, стуча копями по каменному полу. В зверином обличье он лучше чувствовал путь к заветному амулету.
Ардагаст с Ларишкой тоже шли вниз бесконечными ходами. Тьма рассеивалась на несколько локтей вперед и тут же смыкалась за спиной. Однообразные серые стены, низкие потолки давили на душу. Без амулета, указывавшего путь к Куджуле и его людям, дружинник с девушкой давно бы запутались в многочисленных проходах, развилках, перекрестках. Пару раз им попадались старые логова дэвов, полные обглоданных и расколотых костей, звериных и человеческих. Между ними валялись расколотые черепа — рогатые и клыкастые, не похожие на человеческие. Видно, дэвы не хоронили своих мертвых сородичей, а поедали их. Потом на стенах стали встречаться надписи, изображения богов, зверей, чудовищ. Ларишка с любопытством разглядывала их, от иных же стыдливо отворачивалась, прикрывая рот рукой, и юноша тогда невольно сдерживал смех.