Ларишка указала рукой на рельеф: быкоголовый демон боролся с рогатой тигрицей.
— Видишь? Вот почему она нам не мешала биться с ним. А если бы напали вдвоем…
— А мы бы и тогда их одолели! Потому что… есть Солнце и под землей — в этом обереге, в наших мечах, в нас самих! И-э-эх! Слава Михру — Солнцу Непобедимому!
И дружинник с мечом и акинаком в руках пустился в пляс. То был старинный воинский танец арьев в честь Митры-Михра. Потом юноша, отбросив мечи, пошел вприсядку, завертелся волчком. А тохарка носилась вокруг в буйной степной пляске. Так лихо и бесстрашно плясали когда-то, одолев в пещере громадного медведя или льва, волосатые, одетые в шкуры охотники.
Наконец уставшие, но веселые Ардагаст с Ларишкой опустились на пол. Юноша привалился спиной к стене, а тохарка оказалась у него на коленях. Жарко целовались победители чудовищ, и не было им больше дела до всех тысячелетних ужасов мелуххских подземелий!
Вдруг Ларишка звонко рассмеялась:
— Вот бы Вима здесь оказался! Побежал бы от того рогатого… а потом бы подстерег его в темноте, схватил и заставил поклясться, что даст великое царство.
— И пусть себе царствует… Я, может быть, сам царевич! Моя мать — царевна росов. А отец — сын великого старейшины венедов. Род наш у скифов-пахарей был царским. Отец с матерью тайно друг друга любили. А потом появились мы с сестрой. Дед, царь росов, пошел было войной на венедов, потом согласился на свадьбу. И вдруг умер. А его сын Сауасп поднял на венедов всю степь. Отец со вторым дедом погибли. Где сестра — до сих пор не знаю. Лучшие земли — по Роси, Тясмину — росы заняли, венедов данью обложили. А меня вырастил Вышата-волхв. Где-то он теперь?
Шорох заставил юношу обернуться. Из темноты выплыли золотые волосы и зеленое платье Зарины.
— Ардагаст! Отдай скорее оберег. Вы бились, как боги, но тот… Он сильнее богов, сильнее дэвов. Скорее же, он идет сюда!
Руки вилы тянулись к юноше, в зеленых глазах билась отчаянная мольба.
— Жаль мне тебя, Злата, — покачал головой Ардагаст. — Одна ты на всем свете, вот и дрожишь перед своим бесом.
— А разве ты тоже не один?
— Нет. Со мной Солнце — и Ларишка! Разве мало?
Из мрака донесся стук когтей по каменному полу. Тихо вскрикнув, Зарина метнулась в один из черневших проходов. Царевич с тохаркой вскочили, выставили вперед клинки. Впереди вспыхнула пара красных глаз, когти стучали все сильнее, но их обладателя нельзя было рассмотреть — словно сама непроглядная тысячелетняя тьма глядела на незваных гостей. Лишь в нескольких шагах от двух воинов из мрака вдруг выступила фигура Черного Волка. Зверь присел на задние лапы, окинул взглядом выставленное против него оружие и оскалил клыки в ехидной ухмылке.
— Что же это ты, Ардагаст, так плохо дядю встречаешь?
— Сауархаг… За чем тебя Сауасп послал — по мой оберег или по мою душу?
— А что мне Сауасп? Что мне Фарзой, великий царь сарматов, Котис боспорский, Гермей? Они думают, что я им служу, а это я правлю ими. Нет у меня ни рода, ни племени, значит — нет надо мною и царя.
— Вот и бегаешь по свету волком-бирюком.
— Зато и волен, как степной зверь! И законы людей — не для меня. Они же сами меня за человека не считали: все «ведьмин ублюдок» да «бесово отродье». А мать ведьмой звали, хоть она и колдовать-то не умела. У кого скотина ни сдохнет — мы с матерью порчу навели. Даже рабы на нас злость сгоняли. И это все за то, что мать приглянулась степному дэву… А потом я нашел в овраге раненого волка. Человек бы его убил, а я взял да и выходил. То был сильный колдун-оборотень. Он и передал мне свою волшебную силу, Потом я учился у греческих некромантов, халдейских магов Ахримана, хуннских черных шаманов. Теперь я всем нужен, хоть меня никто и не любит. Зато все боятся.
— А я вот не боюсь.
— И не надо. Пусть слабые боятся. Эх, племянничек! Оба мы без рода, без племени. Но оба сильные. Так соединим же наши силы! У тебя — меч, у меня — чары. Слушай меня, и станешь великим царем.
— Это ты безродный. А у меня — целых два племени: венеды и росы.
— Да кому ты там нужен? Одни тебя сарматским ублюдком зовут, другие — венедским.
— Если было кому спасать меня от вас с Сауаспом — значит, нужен. Да неужели ты, дядя, так ни от кого добра и не видел? И сам добра никому не сделал? — Ардагаст без злобы, с сочувствием глянул на волка-Сауархага. Но глаза оборотня вспыхнули презрительным огнем.
— «Добро», «зло» — кто эти слова придумал? Ормазд с Ахриманом, что никак мир не поделят? Да ты хоть знаешь, кого сейчас одолел? Тот, что вселился в тело царя — Махиша, демон-бык. А рогатая тигрица — Кали, она же и Дурга, и Парвати, и Ума, многоликая, многоименная. Так что тебе, с твоим оберегом, боги? Ты еще всей его силы не знаешь, я научу…
— Тебе-то его и нельзя давать. Ты полубесом родился, а бесом сам себя сделал. А я человек, понял ты, человек! И еще одним проклятым царем, вроде этого, стать не хочу. С дороги, нечисть!
С неохотой, глухо рыча и не отрывая хищного взгляда от амулета, Черный Волк попятился и словно растворился во мраке, из которого вышел.
Дружина кушан спускалась все ниже. Проходы, высеченные или подправленные людьми, сменились другими — вымытыми подземными водами. На неровных стенах все реже встречались изображения и надписи. Тщательно выполненные рельефы мелуххов сменились грубыми рисунками дикарей из давно забытых племен. Однажды сверху донеслись крики и шум схватки. Нагапутра, прислушавшись, махнул рукой:
— Глупые горцы явились за Царским Кладом. И нашли могучих демонов. Без знания древней мудрости в этих подземельях делать нечего.
Еще один долгий крутой спуск — и отряд вошел в довольно обширный зал. С высокого свода свисали огромные, в два человеческих роста, белые сосульки сталактитов. Некоторые из них достигли пола, слившись со сталагмитами в толстые колонны. Между двумя такими колоннами, украшенными большими грубоватыми изображениями кобр с человеческими головами, чернел низкий широкий проход.
Нагапутра резко остановился и обернулся лицом к кушанам, скрестив руки на груди. Он как будто стал выше ростом, бесстрастное лицо монаха светилось теперь высокомерным торжеством.
— Ваш поход окончен, арьи.
Куджула положил руку на бронзовую рукоять меча.
— Что это значит? Где Царский Клад?
— Глупцы, тупые, алчные варвары! Никакого Царского Клада нет. Сокровища мертвого царя давно забрали мы — наследники мелуххских мудрецов. Мы лишились пышных храмов, разоренных вами, обратились в нищих отшельников и бездомных бродячих аскетов. И вы, непобедимые воины, склонились перед теми, кого в своем невежестве сочли могучими колдунами. Вы покорили наши земли, а мы — ваши души, Вы теперь поклоняетесь нашим богам, следуете нашим учениям и обрядам. Мы — ваши незримые владыки. А тех, кто слишком дерзок и горд, мы устраняем ядом и подкупом. О, наша борьба еще не кончена. Слишком много еще осталось от вашей варварской веры. Да еще с севера одни за другими являются пришельцы — яваны, парфяне, саки, тохары… Но все вы рано или поздно смиритесь перед нами. Глупые и бездуховные народы от рождения предназначены быть рабами мудрых — это понял даже ваш Аристотель…
— Так вы хотите снова сделать мелуххов господами, а арьев — рабами?
— Вернуть господство тем, кто его недостоин? — Бхикшу презрительно расхохотался. — Жалкому народу, который дал варварам разрушить наше царство? У истинно мудрых нет ни рода, ни племени. Ибо мудрость наша — не от людей, даже не от богов, они тоже подвержены страстям, но от тех, кто древнее их всех. Здесь вход в Нагалоку — мир нагов, змеелюдей, превосходящий красотой небесный рай Индры! Там, ниже шести миров подземных демонов, лежит вымощенная золотом Бхогавати, столица нагов, а посреди ее — царский дворец из драгоценных камней. Но эти сокровища — не для вас, так же как и сокровища духа, недоступные вашему пониманию!
В темноте за колоннами послышался шорох, шипение, вспыхнули огоньки чьих-то глаз — все больше, все ближе.