Цвет эллинского юношества, образованнейшие аристократы…
— Кто ваш повелитель, о бхакты? — торжественно спросил Гелиодор.
— Господь Кришна! — грянул слаженный ответ.
— А после него?
— Ты, о гуру Васудева!
Воцарилась тишина, нарушаемая лишь щебетом птиц. Гелиодор перевел тяжелый взгляд на Гермея.
— Теперь ты понял разницу между властью над телами и властью над душами? Надутый глупец, своим эллинским чванством ты погубишь все царство!
— Дхарма кшатриев — повиноваться царю. Разве не этому учит ваш Кришна? — нетвердым голосом произнес Гермей.
— Моя дхарма та же, что у Пандавов — вернуть себе престол. Я — потомок Деметрия Великого, завоевателя Индии, и Агафокла, царя-кришнаита! А ты — жалкий тиран. Смерть ему!
Кришнапты мигом обступили царя, оттеснив немногих верных ему воинов. Сверкнул меч одного из гвардейцев — и красивая белокурая голова покатилась по траве, а обезглавлгнное тело, извергая фонтан крови, тяжело рухнуло с коня. Другой гвардеец проворно соскочил с седла, снял с мертвой головы Гермея знаки власти и с поклоном протянул своему гуру. Милостиво кивнув, Гелиодор возложил на себя диадему и слоновый шлем.
— Да здравствует Гелиодор Васудева, владыка Бактрии и Индии! Харе Кришна! — в один голос прокричали греки, подняв мечи.
Но варвары настороженно молчали, еще теснее сгрудившись вокруг джабгу. Гелиодор, сияя торжеством, величественно обернулся к Куджуле.
— Брат мой! Наконец этот ничтожный царек не мешает нам, рожденным для великого царства. Я помогу тебе вернуть кушанское княжество и покорить Остальные четыре княжения тохар. Ты сможешь разбить хуннов и усуней, соединиться с восточными тохарами, завоевать все города на Шелковом пути — до самой страны серов. Я же — с помощью твоих северных всадников — овладею Индией и тем завершу поход Александра. Таким образом, мы оба выполним свою дхарму.
Эллинская сдержанность слетела с лица Куджулы. Неукротимой яростью степняка полыхнули его глаза.
— Так твоя дхарма — бороться за власть? А моя — очищать мир от таких, как ты!
Молниеносно выхватив правой рукой из золотых ножен акинак, Куджула всадил его в горло Гелиоклу.
— Смерть яванам!
Мечи кушан, стрелы аспакенов, топоры и копья кати обрушились на греков. Лишенные предводителей, эллины сопротивлялись недолго. Лишь десять из них бросили оружие и тут же были связаны арканами аспакенов.
— В Пурушапуру [22] их, на невольничий базар! Пусть послужат тем, кого они мнили прирожденными рабами. И вспомнят учение киников о том, что рабы ничем не хуже свободных.
Помолодевшее вмиг лицо Куджулы светилось простой, бесхитростной улыбкой. Не нужно было больше притворяться, угодничать, скрывать мысли. Вокруг были такие же гордые, прямодушные и смелые варвары. Под восторженные крики воинов Ардагаст снял с мертвого Гелиодора диадему и протянул ее джабгу.
— Слава Куджуле Кадфизу, великому царю!
Куджула обвел взглядом воинов.
— Все ли вы желаете меня своим царем?
— Все! Ты — наш Саошьянт!
Предводитель кушан склонил голову, и Ардагаст увенчал его сияющей каменьями золотой диадемой.
— Поистине, сегодня окончился поход нечестивца Искандера Двурогого, ненасытного в завоеваниях. Он сжег святую Авесту, но правда Заратуштры победила его.
И тут откуда-то сверху раздался протяжный, щемящий душу вой. На черной скале над входом в долину стоял большой черный волк. Несколько стрел полетели в него — и упали, словно ударившись о незримую стену. А вой нарастал, звучал все грознее, беспощаднее — и недра земли отвечали ему гудением, рокотом, ревом. Кони рвались, тревожно ржали. Вдруг черные стены долины дрогнули, покрылись трещинами и стали рушиться. Обвалился рельеф трехликого бога, засыпав вход в подземелья мелуххов. Из других пещер, испуганно ревя, выбегали дэвы. Громадные каменные глыбы завалили выход из долины.
Обезумевшие кони метались, не слушаясь всадников. Дэвы словно забыли о своей вражде с людьми. Земля задрожала, вспучилась, заходила, будто разбушевавшееся море. Казалось, кто-то непомерно огромный ворочается под землей, рвется на белый свет, чтобы обратить все в дикий хаос. Вот и впрямь из одной трещины выступил мощный серый гребень, или это острые обломки камня? Из другой вырвался с шипением ядовитый желтый дым — или дыхание? Рев из-под земли сливался с колдовским воем оборотня в одну страшную, торжествующую песнь смерти и разрушения. Невесть откуда взявшиеся тучи заволокли небо.
Куджула, с трудом сдерживая испытанного коня, с обнаженным грозовым мечом в руке напряженно ждал появления подземного гиганта. А Сауархаг, на миг прервав вой, выкрикнул с хохотом:
— Эй, Куджула, отдай мне талисман, или увидишь того, с кем не сражались ни Ортагн, ни Михр! И воспеть твою славную гибель будет некому!
Сунра-багадур, изрыгая проклятия, с ловкостью горца вскарабкался по обвалившимся глыбам. Но отвесная скала в два человеческих роста оказалась недоступной и для него, и вождь кати лишь бессильно потрясал топором, глядя на оскаленную в усмешке морду волка.
Вдруг откуда-то стремительно выскочила горная коза с золотистой шерстью и с разгона ударила Черного Волка рогами в бок. Потеряв опору, оборотень полетел с огромной высоты, но вмиг поднялся невредимым, спасенный силой своих чар. Навстречу ему уже бежал с мечом в руке Ардагаст. Черной молнией бросился на юношу волколак — и в прыжке напоролся на длинный клинок. Клыки пронзенного насквозь Черного Волка бессильно лязгнули у самого лица царевича росов. Ярость зверя, отчаяние человека и неукротимая злоба демона слились в предсмертном вопле. Пригвожденное мечом к земле, тело колдуна снова превратилось в человеческое, и лишь голова так и осталась волчьей. А земля снова стала неподвижной, и ни звука больше не доносилось из ее недр.
— Ай, Ардагаст, какого славного противника ты лишил меня, — с досадой вздохнул подоспевший багадур.
— А меня — еще более славного, — улыбнулся Куджула, пряча в ножны Грозу Дэвов.
Какая-то неодолимая сила разом обратила взоры всех к скале, с которой только что упал Сауархаг. Теперь там стояла женщина дивной красоты, в золотом венце и плаще из золотистых бобровых шкур, окруженная сиянием. К груди ее прильнула, вздрагивая от беззвучного плача, золотоволосая пери в зеленом платье.
Лишь Ардагаст с Ларишкой на миг увидели вместо них рогатую тигрицу и доверчиво уткнувшуюся ей в грудь горную козу.
— Дизани, владычица жизни и смерти, — благоговейно шептали кати.
— Ардивисура Анахита! — восклицали кушаны и аспакены.
— Кибела, мать богов, многоликая, многоименная! — бормотали потрясенные эллины.
Непобедимые воины, только что крушившие чудовищ, как один преклонили колени и воздели руки к безоружной богине. И то же сделали необузданные и свирепые дэвы.
— Не довольно ли вам битв и подвигов, дети мои? Да, все вы — люди и звери, боги и демоны — мои дети. И если вы не можете жить без сражений, то хотя бы не прибегайте к силам, способным разрушить этот мир. Вы, дэвы, расчистите выход из долины! А вы, люди, покиньте ее и впредь не приходите! Здесь больше нет для вас ни храмов, ни сокровищ.
Богиня подняла руки — и небо снова стало ясным, а развороченная земля — ровной. Дэвы быстро разобрали завал, и войско Куджулы — все на конях, в новых греческих панцирях — выстроилось, готовое к походу. Царь окинул прощальным взглядом Долину Дэвов, затем обернулся к своим воинам.
— Все-таки я нашел в этой долине Царский Клад. Это вы — кушаны, аспакены, кати. Без вас, воинов, пахарей, пастухов, самый великий царь — ничто, как тот высохший труп на троне в подземелье… А теперь — на Капису! Я знаю, вы все устали, но мы должны успеть в столицу, пока яваны не опомнились и не избрали еще одного наследника Искандера на погибель всем нам.
— На Капису! — подхватили воины. — Веди нас, Саошьянт! Мы все — твой народ!
— Да, были люди в давние времена. Истинные могуты телом и душой, даром, что во Христа не веровали, — задумчиво разгладил бороду Щепила.