В это время в храме узкоглазый саньясин тщательно, не спеша готовился к ритуалу. Предстояло не просто принести человеческую жертву — это может и темный деревенский колдун, — но вызвать ею могучие силы стихий и заключить их в особый амулет. Он многократно усилит оружие богов, вызываемое избранником Разрушителя. Стратон — ученик очень способный, но еще недостаточно сильный.
Два бронзовых светильника едва рассеивали полумрак, казавшийся еще глубже из-за сложенных из черного камня стен зала, покрытых замысловатыми рельефами в виде богов, демонов и чудовищ. Друг против друга возвышались две большие статуи. Одна, из черной меди, изображала Шиву нагим нищим, опоясанным кобрами, с чашей для подаяний, сделанной из черепа. Вторая, червонного золота, — буйным десятируким танцором, окруженным пылающим кольцом. В глубине зала, пока еще не освещенная, таилась третья статуя — в виде яростного чудовища, клыкастого, в ожерелье из черепов, с двенадцатью руками, полными оружия. Только накопив аскетическим воздержанием магический тапас, Бродячий Подвижник может стать Ужасающим, неодолимым для врагов, и Царем Танца, разрушающим и созидающим миры. Есть Сила, и есть способные ею овладеть. А моральное совершенство — болтовня, нужная лишь для обуздания черни, которую к Силе нельзя и близко допускать.
Между тремя статуями стоял каменный жертвенник. Только он сохранился от разрушенного арьями поминального храма мелуххских царей. Два века назад алтарь нашли и раскопали саньясины, обитатели ашрама. На изъеденной временем поверхности была высечена звезда с шестью загнутыми в одну сторону лучами, увенчанными головами шести зверей: тура, носорога, слона, тигра, буйвола и быка. Шесть времен года (не четыре, как на севере), и шесть зверей-демонов, повелевающих ими. А сторон света восемь, и восемь курильниц, каждая с особым курением, расставлены вокруг алтаря. Восемь владык мира будут призваны под их старыми мелуххскими именами.
Сейчас звезда закрыта смуглым обнаженным телом девушки с черными кудряшками. Царевна, тем более царица, — лучшая жертва для такого обряда. Глаза ее открыты. Она все видит и понимает, но не может ни двинуться, ни издать хоть звук. Женский визг ритуалу только мешает — это ведь не жертвоприношение диких арьев посреди поля боя. Сейчас ее черные глаза готовы сжечь саньясина за те нескромные взгляды, что он бросает на ее стройные ноги и великолепную грудь. Ничего, скоро ей станет не до стыда — когда восемь ракшасов станут пожирать ее тело, расчленяемое древним обсидиановым ножом. Она не потеряет сознания и не умрет от потери крови слишком быстро — чары уже наложены. И чести ее, кстати, ничто не угрожает: придут не какие-то скоты из бывших чандал, а те, кто в прежней жизни были царями. С ними, знатоками древней мудрости, есть о чем поговорить после ритуала. Ее дух, конечно, к беседе не присоединится. И напрасно: в небесной Обители Солнца, куда рвутся подобные ей, такого не услышишь.
А потом он соберет ее кровь, смешает с расплавленной медью и отольет в давно изготовленной форме Звезду Шести Зверей. Великому царю Шивадасе лучше иметь такой амулет, чем злую жену, жаждущую отомстить за смерть отца.
Шивасена соединил алтарь и курильницы магическим чертежом-янтрой и начал читать мантры. Вдруг снаружи донеслись лязг оружия, крики, брань, и в храм ворвались вооруженные варвары, среди которых саньясин сразу узнал тех, кого утром выследил в городе. Чтоб им всем попасть ракшасам на завтрак! А он тоже хорош: не задвинул засов, привык, что в храм в такую ночь никто не сунется. Зато кушанский царевич, войдя последним, спиной вперед, сумел отбить мечом длинную кханду Вишвамитры, двинуть его ногой в живот, захлопнуть дверь и закрыть ее на засов под самым носом у начальника стражи. И кого уж совсем не ожидал увидеть Шивасена рядом с Вимой, так это сестру Стратона.
Оцепенев было от неожиданности, хорошо владевший своими чувствами аскет быстро пришел в себя и попытался проскользнуть за золотую статую, к потайной двери. Но не успел. Сунра сгреб его пятерней за длинные волосы и швырнул к алтарю.
— Ты что это тут делаешь? Да я тебе вот этим кинжалом…
Шивасена спокойно поднялся и скрестил руки на груди.
— Мы, саньясины, свободны от столь низких страстей. А великий обряд, который я совершал, недоступен вашему пониманию. Вы ведь умеете только резать пленников на алтаре из хвороста да насиловать пленниц после боя.
Тем временем Лаодика прикрыла подругу своим гиматием, а Хиранья положил руки на виски парфянки. Придя в себя, она резко поднялась, огляделась:
— Так это не сон? Что этот мерзкий жрец хотел со мной сделать? Лаодика! Кто эти люди?
— Михримах, прости меня! Мой брат захватил трон, а тебя отдал в жертву Шиве…
— Что с отцом? — с трудом произнесла девушка.
— Михримах, милая, не спрашивай! Сейчас нас может спасти только Вима. Помнишь, он был у нас в Беграме?
А в окованную железными полосами дверь уже ломились. Ардагаст приставил острие меча к горлу саньясина:
— Скажи, чтобы нас выпустили, или мы тебя самого принесем в жертву, но не Шиве, а Ортагну: отсечем голову и правую руку.
— А я пошлю твою гнусную душу на самое дно Нараки, — сказал Хиранья.
— Кто боится смерти и подземного мира, не служит Трехликому. Не надейтесь, что я стану выказывать трусость перед рабами. Но, — аскет прищурил глаза и неожиданно чисто заговорил на языке саков, — я могу показать вам выход отсюда, достойный степных богатырей. Вот под этой плитой начинается ход в подземные гробницы мелуххских царей. Оттуда через глубокую пещеру Бога-Быка можно выйти наружу. Вы, кажется, уже знаете, кого можно встретить в мелуххских подземельях? Но, может быть, тохары обленились в городах и предпочитают сражаться с храмовыми рабами?
Иметь дело с подземными обитателями без грозового меча и солнечного перекрестья Виме вовсе не хотелось. А при воспоминании о нагах у него и вовсе мороз шел по коже. Но Ардагаст уже весело подмигивал Ларишке, а Сунра-багадур лихо крутил боевым топором. И сын Куджулы вместо ответа нагнулся и, ухватившись за выемки в плите, поднял ее руками.
— Факелы вон в том сундуке, — указал рукой Шивасена.
Низкий неширокий ход вел в глубь земли. От выложенных камнем стен тянуло холодом и сыростью. Лаодика в своем обрезанном хитоне и Михримах, кое-как обернувшаяся гиматием вокруг тела наподобие сари, мерзли, и Вима с Ардагастом отдали им свои кафтаны. В колеблющемся свете факелов появлялись дверные проемы. За ними в небольших комнатах стояли массивные каменные саркофаги. Крышки саркофагов были сброшены и разбиты, пожелтевшие человеческие кости разбросаны по полу среди битых черепков, полуистлевших деревяшек и позеленевшего бронзового оружия. Железных вещей не было вовсе, даже перержавевших. Горцы несколько раз заглядывали в саркофаги, но и там находили только переломанные, лежавшие в беспорядке кости.
— Дикие арьи, ваши сородичи, разграбили усыпальницы. А невежественная чернь перестала приносить поминальные жертвы. И что же? Приглядитесь к костям, — сказал Шивасена.
Среди желтых, бурых, трухлявых костей были и другие — белые, крепкие, многие с остатками мяса и кожи. Попадались и не успевшие истлеть обрывки цветных тканей с бурыми пятнами.
— Великие цари родились снова — могучими и безжалостными ракшасами. Теперь потомки нечестивцев осыпают дарами жрецов Шивы — владыки бхутов и ракшасов — в страхе перед его подданными.
Со стен хмуро глядели на пришельцев высеченные в камне боги, демоны и диковинные звери. Многих Вима и его дружинники уже встречали в подземельях Долины Дэвов, и не только на рельефах. И так же, как там, стены покрывали тесными рядами письмена. Может быть, они повествовали о кровавых походах, горах добычи, толпах рабов, пышных постройках. Может быть, излагали мудрые наставления царей и жрецов. Теперь этого не знал даже Шивасена. Все было забыто вместе с мелуххским письмом. Исчезли во тьме прошлого деяния, сами имена царей. Остался лишь страх. Мертвые владыки сеяли его вокруг себя не меньше, чем живые.