Оставляя на теле врага глубокие царапины, Бог-Бык осел на колени. Зверь Глубин тут же обхватил его хоботом за руку и швырнул о стену. Несколько сталактитов упали. Махиша еще сумел подняться, но тут бивни, алмазной твердостью не уступавшие его рогам, вонзились ему в грудь, прижав зверобога к стене. Черная каменная плоть была пробита насквозь, и кровь заливала ее. Жалобный рев черного зверобога и торжествующий — белого слились воедино. Наконец каменное тело перестало дергаться — и тут же слилось со стеной, наполовину утонув в ней. Казалось, изображение Бога-Быка было давно высечено в этом святилище искусным скульптором. «А не припечатал ли его кто-нибудь к стене и там, в пещере с сокровищами?» — невольно подумалось людям. А Ардагасту вспомнилась пословица его племени: «Не так Чернобог страшен, как его колдун вырезает».
Зверь Глубин улегся на бок и, жалобно похрюкивая, указал хоботом на свои раны. Хиранья тут же подбежал к нему, проворно взобрался по подставленной лапе и принялся, бормоча заклинания, водить руками над ранами. Когда те на глазах затянулись, маг покачал головой и вполголоса произнес:
— С людьми у меня никогда так быстро не выходило.
Люди несмело приблизились к громадному чудо-зверю. Лицо Хираньи сияло, узкие глаза довольно щурились:
— Я же говорил: зверь везде зверь, и шаман везде шаман.
Ларишка вдруг заметила на бивне золотое кольцо с греческими буквами. «Александр посвящает Аянта Солнцу». Да, это был он, священный слон Пора, такой же добрый и лукавый, только белый и с полудраконьим телом.
— Аянт! А нам тебя и угостить нечем, все наверху, в седельных сумках осталось, — развела руками тохарка.
Солнечный слон ласково погладил ее хоботом по волосам и подмигнул: мол, ничего, еще увидимся в храме Сурьи. Вима недоуменно потер затылок:
— Он похож на макару, с которой сражался мой предок.
— Макара, — кивнул головой маг. — Махар, «земляной олень» по-нашему, по-манжарски. Народ самоди на севере зовет его йен-гора, «земляной бык», селькупы — кволи-козар, «рыба-слон». Раньше он на земле жил, теперь — в нижнем мире. Вся земля на нем держится. Обличий у него много: то он слон лохматый, то ящер, то огромный лось, то рогатая щука. Все могучие подземные звери — его подобия, его дети. А среди детей и непутевые бывают.
Зверь Глубин медленно поднялся, набрал из озера воды и искоса глянул на Виму: не окатить ли тебя еще раз, чтобы ни с кем не путал? Царевич почтительно сложил ладони. Слон-змей вылил воду себе на израненную шею, потом легонько ударил бивнями в стену, и там появилось отверстие. Неширокий ход вел наверх. Поклонившись на прощание чудо-зверю, люди один за другим покинули пещеру. А он, помахав им хоботом, неторопливо сполз в озеро. Темная вода сомкнулась над ним, и теперь ничего, кроме огромных слоновьих костей, не напоминало о сильном и добром зверобоге, владыке нижнего мира, которому и была посвящена эта пещера. А окаменевший черный зверобог смотрел на кости своего врага пустыми глазницами: горец Химинду перед уходом выковырял из них кинжалом рубиновые глаза.
Подниматься узким крутым ходом было еще труднее, чем спускаться. Но постепенно ход становился более широким и пологим. А на полу стали снова попадаться расколотые и обгрызенные кости. Вдруг позади послышались шаги. Все насторожились. Снизу появился свет и раздались голоса:
— Подождите! Это мы, Кузум с Тангиалом!
Перед удивленным взглядом Сунры предстали двое его соплеменников, которых все уже считали погибшими в пещере с сокровищами.
— Меня каменный дэв двинул копытом в живот так, что я еле жив остался. Пришел в себя, зажег факел, смотрю — Кузум тоже жив. Его колдовское оружие только оглушило да шею расцарапало.
Хиранья внимательно поглядел на шею Кузума.
— После таких ран не выживают.
— Значит, сам владыка Имра сохранил мне жизнь, — простовато улыбнулся кати.
— Имра-Солнце может и это, — кивнул маг и вдруг быстро сделал рукой перед лицом Кузума знак Огня и Солнца — косой крест.
Лицо горца тут же дико исказилось, и он с воем бросился на Хиранью, норовя вцепиться ему зубами в горло. Второй кати метнулся с кинжалом к Виме, и того спасла лишь кольчуга да еще быстрота Сунры, оглушившего горца обухом секиры. Вишвамитра с криком: «Ветала!» — ударил Кузума кулаком по голове и, когда тот обмяк, занес над ним меч.
— Стой! — схватил его за руку Сунра. — Что вы творите, порази вас всех Гиш! Опять какие-то чары?
— В них вселились веталы — демоны, что пожирают людей и пьют кровь, — ответил кшатрий.
— Да. Они вселяются только в трупы, — кивнул, потирая шею, Хиранья.
— Упыри? — Ардагаст двумя ударами меча обезглавил обоих оживших мертвецов. — У нас они после этого не воскресают. Хорошо бы еще сжечь на осиновых дровах.
Сунра скрипнул зубами.
— Веталы, упыри! Это лучшие воины кати, понимаете вы, люди из долин! Что я скажу их родным — что они теперь родичи демонов? А у вас, Ардагаст, что, нет кровной мести?
— Багадур! — Низенький маг коснулся его руки. — Они не демоны. Их души теперь там, где души всех отважных воинов. А тело не виновато, если в него вселяется всякая нечисть.
— Ты прав, жрец, — склонил голову Сунра. — А ты, Ардагаст, знай: пока Сунру-багадура уважает племя, никто не посмеет мстить тебе за них.
— А скажи я сначала все тебе, багадур, ты поверил бы не мне, а… телам воинов своего племени. Вот мне и пришлось их… раздразнить, — сказал Хиранья.
«Какая страшная страна», — подумалось Виме. Древняя, мудрая и страшная. Здесь ближайший советник может оказаться ракшасом-оборотнем, а верный воин — упырем. И этой страной ему предстоит править. Вместе с этой кудрявой девочкой, такой бесстрашной и беззащитной одновременно. Значит, нужно, чтобы его здесь почитали и боялись, как самого Рустама Слоновотелого, истребителя дэвов!
Все выше поднимался отряд, и вот уже впереди проступило среди подземной тьмы серое пятно выхода. Снаружи уже светлело, хотя в густом лесу еще было гораздо темнее, чем на безлесных холмах или в поле. Шедший впереди Хиранья вдруг остановился.
— Подождите. Кажется, нас там ждут. И не для того, чтобы чествовать за победу.
Он сел, скрестив ноги и положив руки на бедра, несколько минут словно вслушивался во что-то и наконец объявил:
— Пять ракшасов, трое оборотней-бхутов и два десятка пишачей. С ними и Шивасена. Мы можем их обойти — налево идет и выводит наверх еще один ход. Но до распадка, где мы оставили коней, придется долго пробираться лесом, а они его знают лучше нас. Да и лошадей наших… трудно разглядеть… похоже, на месте уже нет.
— Вима! Ты наследник царства, а мы простые воины. Выберись с девушками через левый ход, а мы задержим этих уродов. Скоро взойдет солнце, и нечисти станет не до сражений, — тихо сказав Ардагаст.
— Да, Вима! Что толку, если мы все погибнем? — подхватила тохарка. — А за нас с Ардагастом не бойся, Если боги столько раз спасали нас и давали победу, значит, мы им для чего-то нужны, верно?
Царевич раздраженно вскинул голову.
— Вима… Вима не степной богатырь, куда ему до Герая Кадфиза. Вима начитался яванских книг и сам стал хитер и труслив, как яван. Вима ползал на брюхе перед подземными гадами, лебезил перед Гермеем и его дочкой… Да, в лицо наследнику царства и победителю дэвов этого никто не скажет, зато за спиной говорят все! Так вот, я не буду жертвовать никем из вас. Тем более что я с девушками могу не успеть уйти от ракшасов, даже если вы все погибнете. Нас слишком мало. Поэтому мы все пойдем левым ходом и ударим первыми. — Он поднял перед собой меч. — Уланкат-Ортагн, громовержец, бог моих предков! У нас нет твоего грозового меча, дай же силу молнии нашим душам!
— Я постараюсь прикрыть вас от духовного зрения Шивасены, — сказал Хиранья.
— Скажи, Вима, кто убил моего отца? — тихим, прерывающимся голосом спросила Лаодика. — Я хочу это узнать перед тем, как мы войдем в Аид.
— Это сделал по приказу Гелиодора один из его кришнаитов, Аристодем, сын Никерата. Эврипидова «Геракла» он, помню, знал лучше меня. Из Долины Дэвов он не вернулся.