Царевич ударил рукоятью меча в плиту.
— Семеро Упырей! Я, Ардагаст, потомок сколотских царей, царевич росов, пришел к вам за Огненной Чашей Колаксая! Вызываю вас на смертный бой!
Сигвульф одной рукой отвалил плиту. За ней показались небольшие сени и вторая плита-дверь. Перед ней лежал, скорчившись, косматый и бородатый человек, прикрытый лишь потертой шкурой на чреслах. Гот пнул его ногой.
— Вставай, пес, и зови своего хозяина!
Лежавший вздрогнул и медленно поднялся. Мускулистое тело, белое, как у покойника, — и налитое кровью, заросшее черным волосом лицо. Крепкая рука сжимала короткое копье с каменным наконечником. Упырь злобно ощерился, блеснул длинными белыми клыками, но, заметив тусклый блеск серебра на клинках, попятился и не спеша отодвинул каменную дверь. Пламя костра еле осветило тесное подземелье со стенами из грубо отесанных плит и глиняным полом, выкрашенным красной охрой, словно залитым кровью. Против входа сидел, привалившись к стене, человек с длинными, отливающими красной медью волосами. Широкие плечи скрывал плащ из медвежьей шкуры, сколотый костяной булавкой. На мощной волосатой груди желтело ожерелье из клыков кабана. Могучие руки лежали на рукояти кремневого топора. За поясом с резной костяной пряжкой торчал каменный кинжал. Штаны черной кожи были заправлены в красные сапоги.
Вокруг вождя, скорчившись, лежали еще пятеро: по бокам его — две женщины в белых полотняных платьях и янтарных ожерельях, в ногах — двое юношей и мужчина в безрукавках из волчьих шкур и кожаных штанах, с каменными топорами в руках.
Хилиарх возбужденно шепнул: «Перебьем их по одному на выходе!» Ардагаст только укоризненно покачал головой. Пятеро воинов стали в ряд: Ларишка и Неждан по левую руку от царевича, Сигвульф и грек — по правую.
«Может быть, упыри давно мертвы?» — мелькнула робкая мысль у эллина. В Египте ему приходилось грабить склепы с мумиями. Обтянутые потемневшей кожей скелеты выглядели страшнее этих белых краснолицых трупов… Но веки Медноволосого уже поднялись, глаза зажглись волчьим огнем, алые губы раздвинулись, и низкий хриплый голос произнес несколько слов на забытом языке. Пять скорченных тел медленно начали распрямляться. Мускулистая рука вождя подняла топор, и синие огненные змейки вспыхнули на сером кремне. Горбясь под низким каменным потолком, встали упыри вокруг своего предводителя. Вот и он поднялся, первым шагнул наружу, выпрямился… Да, ростом проклятый вождь не уступал Сигвульфу.
Сжимая в руках каменное оружие, пылающее синим мертвенным огнем, пять упырей встали против пяти воинов. Медноволосый взмахнул топором над головой и издал протяжный волчий вой — боевой клич лесовиков. Чаща отозвалась оглушительным ревом, свистом, завыванием. Внезапно налетевший ветер зашумел в ветвях, закачал деревья. Сигвульф ободряюще хлопнул грека по плечу и… громко, раскатисто захохотал. Прав Вышата: ради такого боя стоило забраться на край света! Ардагаст поднял меч.
— Светлые боги с нами! Слава!
Мелькнуло в воздухе копье, посланное рукой раба — и упало, отбитое на лету мечом Неждана. Неуклюжим медведем косматый упырь двинулся на юношу, рыча по-звериному, но тот с усмешкой всадил клинок по самую рукоять в грудь врага. В следующий миг словно стальные клещи сомкнулись на обоих запястьях Неждана и отвели назад его руки. Пальцы на рукояти сами собой раздались. Видно, клинок не задел сердца упыря. А тот уже с довольным хохотом повалил юношу наземь, потянулся клыками к шее… Нездешний могильный холод лился из глаз упыря, отнимал силы, убивал волю. И такой же холод шел от тела живого мертвеца, обжигал кожу сквозь рубаху. Рядом Ларишка отчаянно отбивалась кривым мечом от топора и кинжала молодого упыря, а две упырицы с ножами в руках уже обходили сражавшихся сбоку. Вдруг противник тохарки отскочил назад и метнул топор ей в грудь. Синяя вспышка охватила на миг кольчугу, и воительница с криком упала.
Одним рывком молодой дружинник извернулся, подставил страшным клыкам край кожаного плаща и нажал грудью на рукоять меча, сдвинув ее вбок. Поистине мертвая хватка вмиг ослабла. Оживший труп, пораженный в сердце, стал просто трупом. Неждан сбросил с себя косматую тушу, не без труда вытащил клинок, оглянулся — и успел увидеть, что сын Медноволосого, ногой придавив руку тохарки с мечом к земле, замахивается кинжалом. Издав боевой клич своих отцов: «Мара!», сын сармата одним ударом перерубил шею упыря. И тут же в спину Неждана вонзились два острых кремневых жала. Из пяти бойцов он один не имел доспехов. Но Ларишка уже вскочила на ноги, разъяренной пантерой бросилась на упыриц, снесла одной голову, а вторую погнала к костру. Споткнувшись, упырица упала в пламя и, лишенная им всей своей силы, обратилась в горящий труп.
Второй сын вождя бился с Хилиархом. Грек отбил несколько его ударов и вдруг, отбросив меч, прыгнул вперед и обхватил своего врага. Синим огнем вспыхнул панцирь под ударом топора, дикая боль пронзила тело, но кинжал уже вышел под лопатку упырю. Бывшему обитателю александрийских трущоб это оружие было привычнее меча.
Тем временем чаща вокруг поляны превратилась в ад. Вдоль проведенной Вышатой борозды выросла стена из черных волосатых туш, мерзких огненноглазых рож, когтистых лап. Рев и вой не смолкали ни на миг. Словно птица, защищающая свое гнездо, носилась вдоль незримой преграды Милана с воздетыми руками и разметавшимися русыми волосами, и от одного ее пронзительного взгляда прирожденной ведьмы отшатывались самые свирепые бесы. Другие успевали просунуть внутрь волшебного круга головы или лапы, но их встречали меткие удары рогатинами и дубинами. Забыв всякий страх со стыдом заодно, четверо мужиков на весь лес ругали нечисть — в душу, в мать, в негожее место, в Чернобога и весь род его!
Лишь одному песиголовцу удалось прорваться на поляну — в тот самый миг, когда упырь-дружинник опытной рукой нанес сильный удар в голову Сигвульфу, так что рогатый шлем слетел, а великан-гот зашатался и тяжело осел. Второй смертельный удар упырь нанести не успел. Отчаянно вскрикнув, Милана повисла у него на плечах, впилась ногтями в ледяное тело. Сзади к готу уже спешил песиголовец, но белобрысый парень метнулся наперерез чудовищу и всадил ему рогатину в горло. Тут же грек вонзил песиголовцу кинжал в спину, пробормотав: «Везет мне здесь на кинокефалов!»
Этих несколько мгновений Сигвульфу хватило, чтобы прийти в себя и пронзить упыря мечом. Тот рухнул, увлекая за собой Милану. Германец вытянул клинок, ногой отшвырнул труп — и вдруг переменился в лице, увидев кровавую рану на груди колдуньи. Из тьмы раздался злорадный хохот Сарматки. Сигвульф в ярости схватил топор упыря, швырнул его на голос. Бесы бросились врассыпную, а один, замешкавшись, вспыхнул синим пламенем и обратился в кучу пепла. Гот склонился к Милане и с радостью заметил, что рана не опасна — скорее глубокая царапина, а женщина даже не потеряла сознания. Проворчав что-то насчет баб, которые лезут в битву героев, Сигвульф поспешил на помощь Ардагасту.
А царевич, теряя последние силы, в одиночку бился с Медноволосым. Десяток опасных ран, нанесенных двумя мечами, заставил бы истечь кровью самого сильного бойца. Но вурдалак не мог отдавать кровь — только поглощать ее. Не ведал воин-мертвец и усталости. Спокойно и умело отводил он самые опасные удары, не давая ни поразить себя в сердце, ни срубить голову. Но и ему ни разу не удалось задеть у противника не защищенные доспехами части тела. Ардагаст был не так силен и дороден, зато молод, быстр и вынослив. Удары колдовским оружием по панцирю и шлему пронизывали все его тело страшной болью, но не могли заставить потерять сознание. И все же вождь упырей медленно, но верно теснил его к костру. Вскоре панцирь раскалился, принося новую боль, затлела одежда.
И тут с двух сторон раздались боевые кличи: «Мара!» и «Один!» Кривой меч Ларишки отсек Медноволосому правую руку, а тяжелый клинок германца подрубил ноги. Рухнув на колени, он еще попытался достать царевича кинжалом, но и левая кисть упыря отлетела, срубленная молниеносным взмахом длинного сарматского меча. С громким, невыносимым воем Медноволосый упал в траву, но тут же, опираясь на обрубок руки, метнулся к Ардагасту, вцепился клыками ему в сапог. Три клинка обрушились на вождя упырей и кромсали его тело, пока призрачная жизнь не покинула последнего из обитателей лесной гробницы.