Сауасп обернулся, тяжелым взглядом окинул дружину. Даже среди них — сколько ждущих, когда он споткнется. Нужны победы, победы любой ценой, чтобы эта волчья стая не разорвала его… Царь росов коснулся золотой с бирюзою застежки: тигр с грифом терзают быка и друг друга. Это и есть жизнь! Над черной бородой блеснули крепкие белые зубы, и прогремел клич: «Мара!» А в ответ — клич венедов: «Слава!»
Степным ураганом несся, громыхая железом, Сауасп. Его тяжелое копье было направлено прямо в грудь противнику, но тот, молодой и гибкий, в последний миг отклонился влево, и длинный массивный наконечник лишь сорвал несколько пластин панциря. Но и погрузневшее тело Черноконного не утратило еще быстроты и ловкости: вражеское копье он захватил себе под мышку и резко повернул коня. Ардагаст, однако, тут же выпустил копье и только поэтому удержался в седле. Снова пустить копье в ход Сауасп не успел — меч Куджулы Кадфиза с одного удара обрубил наконечник. Отбросив бесполезное древко, царь росов выхватил меч, и длинные клинки стали высекать искры.
Вдруг из травы поднялась голова крупной черной змеи, метнулась — и конь Ардагаста, дико заржав, рухнул в корчах. «Спешься, Сауасп!» — раздались голоса. Так кричали даже многие из росских дружинников. Но их вождь будто ничего не слышал. Изрыгая брань и проклятия, обрушивал он удар за ударом на молодого соперника, еле успевшего вскочить на ноги. А змеиная голова уже снова покачивалась над травой. Лишь зоркий глаз Вышаты заметил ядовитую тварь, Волхв прошептал что-то — и вдруг прямо под копытами черного жеребца оказалась черноволосая женщина в темно-синем платье. Лес огласил отчаянный крик. Сауасп от неожиданности чуть не вылетел из седла, и его очередной тяжелый удар лишь скользнул по шлему Ардагаста. В следующий миг бактрийский клинок вонзился в шею царя росов. Гремя залитыми кровью доспехами, Сауасп тяжело рухнул наземь. Ардагаст окинул взглядом обе дружины.
— Воины росов! Вы знаете: у Сауаспа нет сыновей. Признаете ли вы меня своим царем? Или хотите войны с венедами… и со своими братьями?
— Сами боги тебя царем поставили! Слава Ардагасту! — закричали его дружинники — сарматы и венеды-лесовики.
Сотня закованных в железо всадников могла бы одним ударом опрокинуть это разношерстное войско, загнать его в лес, поднять на копья стоявшего впереди без коня, с одним мечом царевича. Но единодушия между ними уже не было. Ведь за каждого убитого сармата найдется кому мстить… Многие росы уже осели на землю, породнились с венедами… Да и кто первый бросится с оружием на Солнце-Царя? Заспорили, зашумели, и вот уже один всадник выехал вперед с приветственно поднятой рукой. За ним другой, третий… Лишь два десятка дружинников остались верны мертвому царю. Они и доставили его тело на берега Роси.
Над Случью пылали костры. Гудел бубен, звенели гусли, разносились в ночной тиши венедские и сарматские песни. Царя росов еще предстояло избрать всем племенем, но для тех, кто сегодня пировал в лесу, царем был только Ардагаст.
Рядом с Вышатой сидели и не спеша потягивали хмельной мед Хилиарх с Сигвульфом.
— Скажи, Вышата: зачем ты тогда говорил нам, будто мы добудем Колаксаеву чашу для Фарзоя? Еще и награду сулил, — сказал грек.
— Зачем? — повторил волхв с неожиданной злостью, — А вы стали бы ее добывать для нищего, подневольного племени? Для царевича без царства? Вам, грекам, лишь бы золото. А вам, готам, — то же, да еще бы подраться с кем…
— Ты плохо судишь о нас, грехах, — покачал головой Хилиарх. — Я слушал в Афинах мудрейших философов. Киники учили меня ценить свободу выше богатства, стоики — видеть счастье в следовании долгу, а не в тленных благах. А жизнь, наша проклятая жизнь учила совсем другому! Я торговал сестренкой, чтобы прокормить больную мать… Хватит! Туда я не вернусь. Пусть меня зовут варваром, если только в скифских дебрях можно следовать лучшим мыслям эллинов!
— И мы, готы, не так плохи, — сказал Сигвульф. — Что золото? Награда герою за подвиг.
— А ведь великий царь сарматов знал все с самого начала, — лукаво подмигнул Вышата. — Он давно хотел избавиться от Сауаспа. Так что я свое слово держу: награду от Фарзоя получить не поздно.
— А ну ее! Мы что, наемные убийцы? Стать дружинником Солнце-Царя — это стоит всех сокровищ мира, клянусь Копьем Одина!
— Вот с чего Русь-то началась, — задумчиво проговорил десятник Щепила. — Ни венедов тех, ни сарматов давно нет, а мы, русичи, есть. И в летописях об Ардагасте ничего. Или, может, есть что? А, Мелетий? Я-то человек не больно книжный.
— Ни слова нет, — покачал головой поп.
— А что там может быть? — едко усмехнулся Лютобор. — «В лето 6360-е, от Христа 852-е, пришла безбожная Русь на Царьград. Грек о том записал, да на восемь лет ошибся. Тогда и начала прозываться Русская земля». А что раньше было, того печерский чернец у греков не вычитал, только слышал на подольском базаре про какого-то Кия, не то князя, не то перевозчика. Сами-то греки своих героев и царей языческих до единого знают, и все дела их.
— Иоаким Корсунянин, что Новгород крестил, немало о языческих князьях писал. Только новгородских, не киевских, — сказал Мелетий.
— Вот и выходит, будто не было нас! — воскликнул молодой дружинник. — Словно вылезли мы из берлоги, как медведи весной.
— Или по вере индийской — заново родились. А кем прежде были — не помним, и за что нам муки в этой жизни — не знаем, — сказал волхв.
— Крещение святое и есть второе рождение, — несмело подал голос поп.
— Скорее уж по голове удар, что память отшибает.
— А бывает, заодно и ум, — засмеялся дружинник.
— Ладно уж, — проворчал Щепила. — Спать идите, воины православные. Поучитесь завтра хорошенько на мечах, на копьях. Чтобы грешные мысли меньше в голову лезли.
Когда дружинники вышли, десятник склонился к волхву:
— А нет ли в твоем ларце еще чего… о воинах божьих?
— Есть. Три повести о громовичах. Только там на вашу веру хула великая.
— Отыди, искуситель! — замахал руками поп. — Громовичи — те, кого грешницы от блуда с огненным змеем рожают.
— Змеи разные бывают, — покачал головой Лютобор. — Огненные змеи — то Перун и воинство его небесное, ангелы по-вашему. А Змей Глубин — изначальное зло, что древнее самого Чернобога-Сатаны.
— Не слышал такого и не читал…
— Так тебе же грех. Не то что знать — любопытствовать грех. Разве только про греческих богов да героев троянских — это вам, диким скифам, позволено. Да не от невежества ли вся твоя вера? Чего она стоит, если боится не пыток, не огня, не чар — книги? Щепила собрал бороду в кулак.
— Не почитал бы ты, отче, те повести первым? Так ли уж там много соблазна? А после обеда, если дозволишь — я. Никто и не узнает. Все равно владыка послезавтра вернется, не раньше.
— Укрепи, Господи, веру нашу и не оставь нас во испытании сем! — широко перекрестился Мелетий и взял резной ларец.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЛАРЕЦ ВОЛХВА
ЗМЕЙ ГЛУБИН
Дорога, не мощеная, но хорошо утоптанная и наезженная за восемь веков, начиналась у обветшавших, давно лишенных створок северных ворот города. Она шла через плотину, между бесконечными рядами покосившихся мраморных и белокаменных надгробий, мимо поросших ковылем курганов, мимо виноградников и садов, кое-где уже одичавших, и наконец пересекала широкую, заросшую кустарником балку.
Среди кустов, у разбитого алтаря с головой Горгоны, сидели трое. Один — лет сорока, в темном хитоне и черном шелковом гиматии с серебряным шитьем. С его гладко выбритого на римский лад лица не сходило выражение чуть затаенного презрения ко всему на свете. Нет, он не походил на всем недовольных брюзгливых неудачников. Его презрение пряталось где-то в уголках тонких губ, словно кинжал в складках плаща убийцы. Наследник богатого рода, он вернулся в Ольвию знатоком учения гностиков, и теперь вечерами к нему в дом стекались жаждущие приобщиться мистических тайн у иерофанта [34] Маркиана, сына Зенона. Двое из них — молодые люди с нагловато-высокомерными лицами и аристократическими манерами, одетые по последней моде, — сейчас внимали ему. Это были центурион Децим Фабриций, переведенный из Рима за какой-то скандал, и ольвиец Сергий, недавно поступивший на римскую службу.