— Благодарю, — кивнул я. — Скажите, Эрнест Михайлович. Где Его величество собирается взять амулет, о котором мы говорили?
— А сами не догадываетесь? — Витман шевельнул ладонью, ставя глушилку.
— Да есть одно предположение, — я вспомнил подаренную мне чёрную жемчужину. — Вы как-то упоминали лабораторию, принадлежащую императорской семье…
— Тепло, — улыбнулся Витман.
— Амулет изготовят там?
— ИзготовИт, — поправил Витман. — Создание амулетов — небольшое хобби Его императорского величества. Есть все основания полагать, что он займётся производством лично.
— Вот как, — кивнул я. — Ну что ж, логично. Кому ещё можно доверить безопасность собственного сына, если не себе.
— Это, разумеется…
— Да-да, я понял. Небольшое хобби Его величества — большая государственная тайна.
Витман кивнул.
— Ещё вопросы?
— Только один.
— Слушаю.
— История с юной девушкой-мещанкой — выдумка?
— От первого до последнего слова. — Витман взглянул на меня с уважением. — Могу узнать, как вы догадались?
— Слишком уж гладко звучала. Такие истории хорошо смотрятся в воскресных журналах, но не в реальности. А ещё она слишком хорошо подтверждала вашу так называемую теорию… На самом деле — каков процент людей, которые после ношения амулета сумели сохранить дееспособность?
— Едва ли один человек на десять, — буркнул Витман.
— Если Его величество узнает об этом…
Витман поморщился:
— Не сносить мне головы, разумеется. Полагаете, что сумели удивить?
— Полагаю, что подобных эпизодов в вашей жизни было немало.
— Осуждаете? — покосился Витман.
— Если бы осуждал, во время аудиенции молчать не стал бы. — Я протянул ему руку. — Вы смелый человек, Эрнест Михайлович.
— Служу Отечеству, — пожимая мою ладонь, проворчал Витман. — Я, разумеется, прекрасно понимаю, какой это риск для великого князя. Но также отчётливо понимаю, что мы столкнулись с ситуацией, когда рисковать придётся очень многими людьми — независимо от чинов и званий. Это будет постоянный, ежедневный риск. А в результате мы либо победим…
— Мы победим, — оборвал я. — Всё.
— О, — Витман улыбнулся. — Да вы, оказывается, суеверны, капитан Чейн!
— Никогда этого не скрывал.
— Что ж, приятно встретить единомышленника. Хотя неудивительно, конечно. Ремесло у нас опасное. Тут и по дереву стучать начнёшь, и от чёрных кошек отплёвываться, и колесу молиться.
— Точно, — согласился я.
На этом мы с Витманом расстались.
Когда я приехал в Барятино, над въездной аллеей уже поднялось солнце, а на первом этаже особняка начали суетиться ремонтники.
Швейцар с поклоном передал мне записку. Заговорщически прошептал:
— От госпожи Алмазовой.
Я кивнул.
'Ваше указанiя выполнѣно, капитан.
Лѣйтѣнантъ Алмазова'.
Я улыбнулся. Пробормотал:
— Вот же язва.
— Чего изволите? — насторожился швейцар.
— Ничего. Отдыхай.
Я поднялся наверх.
Второй этаж от разрушений почти не пострадал. Кое-где вышибло балясины из перил, разбились две напольные вазы, украшавшие коридор, да со стен попадали фотографии в рамках. А так — ничего. Даже двери целы.
Я заглянул в комнату Нади. Спит, как младенец — обняв любимого с детства плюшевого тигра. А к деду и заглядывать не пришлось, храп я услышал ещё из-за двери.
Пошёл к себе. На диванчике, который остался здесь с тех пор, как я делил комнату с Его императорским высочеством, развалился Вова. Домой он не поехал — побоялся, видимо, оставлять Надю одну. Мало ли, кому тут ещё взбредёт в голову швыряться магией.
— Спасибо, что не в моей кровати, — глядя на Вову, проворчал я. Подумав, добавил: — И не в Надиной.
Хотя такое, в присутствии дома живого Григория Михайловича Барятинского, едва ли могло произойти.
Вырубился я, кажется, раньше, чем успел лечь.
Когда проснулся, понял, что проспал почти весь день — солнце уже перебралось на другую половину комнаты. Вовы на диванчике не оказалось.
Видимо, он пробудился раньше меня, да отправился домой подобру-поздорову. Резонно рассудил, что празднование именин закончилось, Наде ничто не угрожает, и, объективно, делать ему тут нечего.
Я потянулся. Встал и распахнул окно.
За окном пели птицы. Над аккуратно подстриженным газоном и пышно цветущими кустами роз порхали бабочки. Листья деревьев на аллее шевелил ветерок.
Благодать-то какая, господи! Как же приятно, когда ничего вокруг не гремит, не взрывается, не разлетается фонтанами щепок и стеклянных осколков. Когда никто не пытается тебя угробить сгустками первозданной Тьмы…
Может, устроить себе выходной? Позавтракать и пойти на пруд. Вот так, просто — забить на всё и отдыхать. Растянуться на тёплом песке и бездумно смотреть в безоблачное небо. Хотя бы раз в году — могу я позволить себе праздник?
— Костя… — в дверь тихонько постучали.
Голос Нади звучал так, что я сразу понял: нет. Не могу. Никаких праздников.
— Заходи, — не оборачиваясь, вздохнул я.
Дверь за спиной открылась и закрылась.
— Чем порадуешь? — я, опершись на подоконник, продолжал смотреть в окно.
— Костя, у нас проблема.
— Да ты что? — изумился я. — Не может быть.
— Дедушка уволил Китти, — всхлипнула Надя. — Она плачет.
— Я не изменю своего решения, — объявил дед — едва я успел войти к нему в кабинет.
— И тебе доброе утро, — буркнул я.
Плюхнулся в кресло. Дед демонстративно посмотрел на часы.
— Хорошенькое утро! Уже обед прошёл, скоро ужинать.
— Да что ты? — удивился я. — Надо же, я и не заметил. Всю ночь пил, гулял — день рождения праздновал.
Дед сердито засопел и отвёл глаза. Я щёлкнул пальцами, ставя глушилку.
— За что ты уволил Китти?
— Не думал, что есть необходимость это объяснять, — дед нахмурился.
— Увы. Придётся. Там, откуда я прибыл, у меня не было слуг. Я понятия не имею, по каким критериям их принимают на работу и за какие провинности увольняют.
— Эта… Эта… — дед долго подбирал слово, — вертихвостка позволила себе привлечь внимание великого князя! Она танцевала с ним!
— И что? — я пожал плечами. — Если бы я был служанкой, и меня пригласил на танец великий князь, я бы тоже решил, что от таких приглашений не отказываются.
— Но это… Это немыслимо! Она — горничная, а он — великий князь!
— То есть, ты считаешь, что со стороны Китти было бы разумнее оскорбить Его высочество отказом?
Дед подвис. Пробормотал:
— Нет, но… То есть, да… То есть, я вообще не это имел в виду! Я хотел сказать, что Китти не должна была…
— Что она там кому должна, второй вопрос.
Я поднялся с кресла, подошёл к столу деда. Оперся о него ладонями.
— Приличия тут не при чём. И заботишься ты не о них. Ты просто испугался.
— Что-о⁈ — взревел дед.
Стены кабинеты заходили ходуном. Люстра под потолком закачалась.
— Ты — испугался, — сделав вид, что не оглох от рёва, повторил я. — Ты решил, что причина, которая заставила великого князя обратиться в монстра — Китти. И поспешил от неё избавиться. Даже не попытавшись ни в чём разобраться.
— Да в чём тут разбира…
— Дед! — рявкнул теперь уже я.
Ударил кулаком по столу. И понял вдруг, что комок непонятно чего, который держу в кулаке — то, что осталось от золоченной подставки для карандашей. Я, оказывается, схватил её со стола, со злости смял — и даже не заметил.
— Ну, ты же умный человек! Услышь меня наконец! Ты — аристократ, белый маг! — из-за дурацкого, ничем не подкрепленного подозрения выгоняешь горничную, которая служит нам… а сколько, кстати, лет Китти нам служит?
— С детства, — выдавил дед. — И мать её, покойница, и бабка нам служили. Отец истопником был, на прошлое Рождество умер.
— Вот, — кивнул я. — Получается, что Китти с самого детства живёт здесь, при нас. Если ты её выгонишь, она не просто потеряет работу. У неё вся жизнь пойдёт прахом — из-за того, что тебе что-то там почудилось.