— Ну, значит, я не буду его убивать, — сказал я. — Вырублю. Этого хватит.
— Не мне вам рассказывать, капитан Чейн, что в бою бывают ситуации, когда либо убиваешь, либо умираешь, — жестко сказал Платон. — А уж если противник сам хочет умереть…
— Ну и что ты предлагаешь? — перебил я.
Платон как-то совсем нехарактерно для него пожевал губами. Огляделся и, наклонив голову, тихо сказал:
— Убийство.
— Но мы же только что…
— До поединка, — уточнил он. — Я предлагаю убрать Юсупова, пока он не ждёт нападения.
Я присвистнул:
— Прости, а ты точно белый маг?
— Всё в этом мире относительно, Константин Александрович, — грустно улыбнулся Платон. — И иногда дурной поступок — единственно правильный.
Я встал со скамьи, повернулся к Платону.
— Думать не смей об этом, ясно⁈
— Вы не можете запретить мне думать, ваше сиятельство.
— И делать тоже не смей!
— Делать — тоже не можете запретить. Я не ваш слуга, я — ваш учитель. И остаюсь в этой должности лишь по своему желанию. Точнее, оставался. До сего дня.
— Ты уходишь? — как-то растерялся я.
— Мне больше нечему вас учить. Хороший учитель отличается от плохого тем, что знает, когда уйти. Я бы предпочёл остаться вашим другом, но если это невозможно… Что ж, даже в таком случае я понимаю, что Российская Империя нуждается в вас, живом и здоровом, куда больше, чем во всём роде Юсуповых.
— Платон… — Я ушам не мог поверить. — Да ты сам-то себя слышишь⁈ Ты понимаешь, что происходит? Это ведь Тьма! Та самая Тьма, о которой мы говорили! Это она заставляет тебя…
— Помилосердствуйте, ваше сиятельство. — Платон тоже встал и одёрнул куртку. — Я умею отличать эмоции от доводов рассудка, поверьте. Мне уже давно не семнадцать лет.
Я пропустил подколку мимо ушей. Покачал головой.
— Платон. У меня сейчас такое ощущение, что именно тебе семнадцать лет! Если ты реально настроился на такое дело — зачем меня ввёл в курс? Чтобы я тебя отговаривал?
— Полагал, вы разделите мои мысли. Как… как тот, кто вы есть на самом деле.
— Тот, кто я есть на самом деле, убивал либо в рамках самозащиты, либо тогда, когда точно знал, что передо мной — конченая мразь, — отрезал я. — А Юсупов, при всём моём к нему неуважении, мразь не конченая. Он — часть магической и политической силы, на которой стоит баланс и Российская Империя. У Юсупова, каким бы он ни был, есть голова на плечах. И хочет он, в общем-то, того же, чего и мы, только по-своему. Это — во-первых. А во-вторых, всё то, о чём мы здесь говорили — это всего лишь наши предположения. Будь у меня — того, кто я есть, — подобные подозрения, я бы в первую очередь озаботился разведкой, а не покушением на убийство.
— На разведку у нас нет времени.
— И это, по-твоему, причина для убийства из-за угла⁈ Платон! Да очнись ты, наконец! — Я щёлкнул пальцами у него перед лицом. — Подумай хотя бы с точки зрения той же политики. Кем ты заменишь Юсупова в Ближнем Кругу? Ты соображаешь, сколько всего этот человек держит за яйца? И сколько всего просто рассыплется, когда его не станет? Скажу тебе по секрету: даже я этого не представляю. Но одно то, что Юсупов умудрялся получать доходы с патентов, находясь в Ближнем Кругу, говорит о многом. Чтобы убрать фигуру такого масштаба, нужно иметь железобетонную уверенность в том, что кто-то подхватит все нити и удержит хотя бы большинство из них! А это — работа. Агентурная и оперативная работа на долгие годы. Которая, кстати, ведётся и без нас с тобой. За Юсуповым давно следит Тайная канцелярия.
Платон смотрел на меня с грустным равнодушием. Дождавшись, пока я замолчу, он спросил:
— Вы таким образом пытаетесь оправдать собственный страх, Константин Александрович?
Я молчал секунд десять. Потом тихо сказал:
— Уходи. После этих слов — просто уходи.
Поклонившись, Платон развернулся и быстрым шагом направился к выходу из парка.
Телефон зазвонил в половине первого ночи. Я был готов: спал на диване, посреди развороченной гостиной в Барятино. После битвы с Тьмой Реконструкции почти ничего не поддалось, а на очередной полноценный ремонт у Нины, которая обзавелась теперь собственной семьёй, не хватало времени, а у деда — моральных сил. Поэтому он и Надя переехали в городской особняк.Работники, занимающиеся ремонтом, в отсутствие хозяйского контроля никуда не спешили, и предсказать, как скоро работы будут закончены, не взялась бы, пожалуй, даже Мурашиха.
Я же перебрался из академии обратно в Барятино. На царящую на первом этаже разруху мне было плевать, повидал в жизни и не такое. Зато телефон в кабинете деда был исправен, и здесь, в Барятино, я мог принимать личные звонки в любое время. Эх, полцарства за коммуникатор! Хотя бы самый простенький… Ладно, насчёт полцарства — это я пошутил. Но всё-таки без определённых благ цивилизации живётся ой как непросто.
— Барятинский, — сказал я, подняв трубку.
— Ваше сиятельство, вышел он! Такси подъехало к дому в двух кварталах, как вы и предупреждали, — прошелестел голос.
— Принял. Ведите осторожно! Меня подберёте там, где договорились.
— Слушаю-с. Работаем-с.
Положив трубку, я громко и душевно выругался. После чего вышел из дома и открыл гараж. Сонный привратник, оставшийся здесь только из-за меня, осоловело хлопал глазами, но вопросов не задавал. Открыл ворота, и я, включив фары, вылетел в ночь.
Так, как во время этой поездки, я не матерился очень давно. Можно сказать, отвёл душу за весь год аристократического существования.
Ну, Платон… А я-то надеялся, что он угомонится. Ведь сидел же спокойно, никуда не рыпался! И вот, в последнюю ночь перед поединком…
В городе я бросил машину и встал у дороги, чувствуя себя маньяком. Вскоре вдали завиднелся свет фар. Я низко наклонил голову и прислонился к столбу, изображая пьяного.
Но, к счастью, всё шло по плану, и машина оказалась правильной.
— Мир вам, бандиты, — сказал я, плюхнувшись на заднее сиденье рядом с Федотом.
— Всё-то вы обижаете законопослушных граждан, Константин Александрович, — пригорюнился Федот.
— Да ладно тебе, гражданин. Не обижайся… Как он едет?
— Петлять изволят. Мои ребятки следят, со всей осторожностью-с.
— Отлично. Едем.
До самого Юсуповского дворца мы, само собой, не доехали — так палиться Федот не стал бы даже ради меня. Да и мне тоже там мелькать было ни к чему, я и машину оставил как можно дальше.
Будь я поопытнее, мог бы попробовать переместиться порталом, но квалификации на это пока не хватало. Траекторию нужно было рассчитать так, чтобы портал открылся в воздухе, а не на голове у Платона, например. А как я мог такое рассчитать? Я ведь не различал линии вероятности, как Локонте. Так что порталировать пока умел только в пределах прямой видимости.
— Жди здесь, — приказал я Федоту, когда машина остановилась. — Полчаса. Потом — просто уезжай.
— Слушаюсь, — кротко ответил Федот и кивнул на будку телефона-автомата: — А ежели маршрут изменится?
По плану, если такси с Платоном вдруг кардинально изменит направление движения, один из архаровцев Федота должен будет позвонить на этот самый автомат и доложить. И это будет означать, что Платон одумался.
— Тогда то же самое, но разрешаю выдохнуть с облегчением.
И я быстро зашагал в сторону Юсуповского дворца. Пока шёл, не переставал мысленно материться последними словами. На себя, на Платона, на Юсупова… Вот куда я сейчас иду, а? Защищать Юсупова! Венедикта, мать его, Юсупова! Да если он сию секунду сдохнет от инфаркта, я даже глазом не моргну по этому поводу, плевать мне на него.
А вот на Платона — не плевать. Так же, как ему — на меня… Вот интересно: как так получается, что друзья, родственники и влюблённые постоянно создают друг другу проблемы? С врагами как-то проще, гадят себе и гадят в штатном режиме. А если вдруг поведут себя нештатно, сделают что-то хорошее — так этому только порадуешься…
Добрался я как раз вовремя, будто режиссёр-постановщик вывел меня на сцену в самый нужный миг. Увидел сияющий, залитый светом дворец Юсуповых, и тут же открылась небольшая калитка в ограде, расположенная на приличном расстоянии от въездных ворот. Не парадный выход, явно. Из калитки на освещённую тусклыми фонарями улицу скользнула завёрнутая в плащ фигура с огромным зонтом, который скорее походил на купол.