Целители кратко переговаривались — Хха просил поправить огонь и подать отвар. Девчонка держалась, словно и сама была как нож — из железа. Когда не-шаман, расчищая отравленную плоть, дошел до паха больного, буркнула, чтоб не вздумал зацепить лишнее. Хха хмыкнул:
— Ты бесстыдна. Он знает, что ему надлежит взять тебя замуж?
— Ничего ему не надлежит. Мне безразлично, кого возьмет он в жены. Но без сказителя будет плохо. Нам всем.
Это было верно. Нога сбавила в толщине, но сейчас все равно походила не на ногу чьего-то будущего жениха, а на густо исполосованный ножом старый леггин. Впрочем, черной ядовитой крови в ней уже не осталось. Хха вытер нож и пожал плечами:
— Странно, что он все еще жив.
Ноэ пришел в себя как по команде — стоило сделать первый стежок иглы. И принялся орать. Уже почти наугад накладывая швы, не-шаман подумал что целительство — самое пренеприятнейшее занятие. В отдалении на озере громоподобно ревел разбуженный истошными завываниями больного гигант-таамм, лошади ушли подальше, Джо разложил еще один костер и оглушительно ломал сучья. Трик всем телом лежала на больном, то и дело заправляя в рот несчастному выплевываемый ремень. Сказитель пытался сдержаться, давил в себе мычание и крик, но иной раз его так пробивало, что выл, как поджариваемая гиена. И это от каких-то проколов обычной костяной иглой⁈
Наконец это общее мучение закончилось. Хха затянул последний узел нити, спрятал иглу, и, пошатываясь, поплелся к ручью. За спиной уже не выли, а шептались. Воркуют они, чтоб у них жаба лопнула. Не-шаман сплюнул под левый мокасин, не столько отгоняя дурное пожелание, сколько прося духов отвести самого Хха от знакомства со столь железными девушками. Как сестра и соплеменница Трик прекрасна, а как «моя скво»… Хотелось бы иметь знакомства с иными девушками, помягче и понежнее характером, чтоб отравленной крови пугались, и ремень тебе в пасть с такой яростью не впихивали…
Мысли не-шамана путались, в эту ночь, уже превращающуюся в утро, никаких девушек ему не хотелось, тем более что виделись они, нежно-чувствительными как бывший вождь, только с сиськами. Сплошной ужас. Хха разделся, залез в ручей, подождал, пока весь промылся и замерз, натянул одежду — пахла она все равно не очень, — и пошел к лошадям. Завалился на сухую траву; было прохладно, но заснул мгновенно, не дожидаясь рассвета.
Пробудил не-шамана дождь. Мир определенно подходил к своему последнему безумному краю: бывшие вожди слабели выдержкой, ужаленные синими ленточницами болтуны не спешили умирать, а дождь шел, когда ему вздумается. Как жить в таком мире⁈ Особенно голодному. О надоевшей мелкой рыбе Хха подумал с сомнением, но слюни все равно потекли.
Доносился запах дыма — дождь не был настолько силен, чтобы потушить огонь. Друг синей ленточницы помалкивал, но от костра доносился назидательный голос Трик. Надо думать, жив больной.
К Хха подошел жеребенок и капризно ткнул лбом — почеши за ушами. Это можно. Не-шаман гладил и почесывал мелкого мустанга и размышлял над тем, что делал ночью. И почему делал именно так? Ответа не было. Нужно позавтракать, это придаст должную четкость не-шаманским мыслям…
Глава 4
— Я везучий, потому что слегка слабоумный. Ну, по-научному называется иначе, но смысл примерно тот, — объяснял Ноэ. — У меня и полноценный диагноз был, хотя я полностью его не помню. Так вот — везение компенсирует это легкое слабоумие. Что справедливо и гармонично.
— Если ты не перестанешь трещать и хвастать, я не поленюсь, возьму у вождя палицу и стукну тебя по темени. Вот тогда ты станешь окончательно гармоничным, — пригрозила девчонка. — Помалкивай, ты мешаешь спать не-шаману.
— Я болтаю тихо. А если я скажу, что ты опять неправильно забрасываешь удочку, ты все равно побежишь за палицей, — намекнул больной.
Юные воины ловили рыбу, начав в некотором отдалении от лагеря, но постепенно приблизившись — у пологого спуска к воде клевало почему-то лучше. Собственно, ловила в полторы руки Трик, а болтун перескакивал с палкой-костылем по берегу, и вновь принимался болтать. Осуждать не-до-умершего было сложно: язык — единственное, что у его организма полноценно восстановилось.
Прошло полтора десятка дней и хайова, пусть и медлительно, успели порядком откочевать к югу. Достигнув реки, табун ушел — переправляться мустанги не пожелали, южный берег они не любили. Хха довольно долго говорил с вожаком и старшими кобылами, когда провожал табун вдоль берега. Вернулся как раз к рассвету, поспать рыболовы дали недолго, впрочем, не-шаман выспался…