— Ты вот глупого не болтай! — потребовала Трик, подвешивая котел над огнем. — Думаешь, мы дарков не знаем? Они вполне здоровые, если им рук не ломать, и уж явно поумнее тебя будут.
Гостья тряхнула головой, яркие локоны обмели узкие плечи, и Си таким знакомым и отвратительным жестом вывернула запястье, и, демонстрируя пустую ладонь, предположила:
— Мала. Доля дарка во мне мала. Ну и что? Хха, я тебя хочу.
— Нет, я не могу назвать тебя безумной, — вежливо намекнул Джо. — Ты чересчур странна даже для безумной. Прекрати повторять свое «хочу». Не думаешь же ты, что мы немедля свяжем нашего воина и подарим тебе?
Си вздрогнула:
— Нет, вязать не нужно. Я была глупа, когда заперла его. Я сразу поняла и вернулась, но его уже не было.
— Он — хайова! Чего ж ему сидеть и тупо ждать за решеткой, — проворчал сказитель. — Слушайте, это какая-то странноватая история. В смысле, и вы, калатерская леди, очень странная, и все остальное странное. Я бы даже сказал — абсолютно неправдоподобное и сюр-ррреалистическое. Ты чего в такую даль тащилась?
— За ним, — тонкий палец гостьи указал на Хха. Ноготь на пальце был коротко подрезан, нормального цвета, но все равно удивительно ровный.
Ноэ возмущенно заерзал:
— Нет, и как это должно выглядеть⁈ Ты берешь его под мышку и уносишь? И куда?
Си пожала плечами:
— Не знаю. Но он же мой.
— Видимо, нам нужно поесть, — предположил вождь. — Иначе эта безумица вновь повторит «я его хочу», и уже все мы почувствуем себя очень странно на голову. Трик, налей еды гостье.
Племя доедало похлебку и беседовало с гостьей о рыщущих стражниках, пересохших колодцах и коварных придорожных шакалах. Индейцев интересовало, как вообще бестолковая городская девка могла зайти так далеко и остаться живой? Хха не слушал. Он чувствовал себя глупым и абсолютно бессильным. Наверное, когда к цивилизованным, верующим людям заявляются их боги и объявляют «ты умер, иди со мной», получается так же. О тебе говорят, решают, что с тобой делать, как и о чем теперь ты должен думать, а ты сидишь и молчишь. Но что общего у Си с придуманными богами? Ее создали глупой и для глупостей.
Раньше не-шаман просто не предполагал, что кого-то можно одновременно и ненавидеть, и жалеть. И хотеть…. Она вовсе не разучилась держать ноги обольстительно подогнутыми, платье по-прежнему удивительно изящно обтягивало неширокие, но такие округлые бедра, и….
Думать об этом было нельзя. Она чувствует. Без подробностей, но, несомненно, чувствует, хотя и не смотрит.
…— Притворяться некрасивой проще, чем наоборот. Я удивилась этой легкости, — поясняла девка, выгребая ложкой наваристую гущу со дна котла.
— И что, прилично кормят за шитье? — удивлялся сказитель.
— Я очень быстро шью и умею ткань экономить. Думаете, в замке меня деньгами задаривали? Лорды развлекаться любят, а не серебро с легкостью раздавать. Я богатое платье сшить могу за полдня. И перешить, перелицевать, корсаж подогнать…
Хха почувствовал на себе мгновенный взгляд девушки. Сыта, чуть успокоилась, но мысль все та же. Хотя еще и индейские леггины ей очень понравились. По неприличной причине.
Снова глянула, видимо чувствуя, что стрела неприличной мысли пронзила защиту хайова, и он внутренне корчится, напрягается, пытаясь противостоять яду.
— Нет. — Вслух ответил Хха очередному «я тебя хочу!» ярко вспыхнувшему в черно-красной голове.
Племя уставилось на него, гостья на миг закрыла глаза. Не-шаман знал, что плакать она не умеет — не научили. Но если бы и умела — хоть обрыдайся, ничего не получится. Лучше сказать об этом всем, — и себе, — прямо.
— Я больше не могу, — сухо объявил Хха. — Я не могу решить, и я иду на охоту. Встретимся на кочевке.
Он взял только лук и стрелы. В спину смотрели, очень молча смотрели. Не-шаману нечего было возразить — он глуп. Но иной раз лучше глупость, чем трусость жалости и жадность похоти.
Полегчало только у лошадей. Не-шаман быстро оседлал обрадованную ФФ, и они направились ближайшей лощиной прочь от лагеря.
Шли не быстро, но безостановочно, Хха часто покидал седло, шагал рядом с лошадью — размышляли о том, что травы здесь иные, совсем не те, что южнее, и о прочих интересных вещах. Удалось подстрелить длиннохвостую упитанную птицу. Уже в сумерках, ощипывая добычу и откладывая самые ровные яркие перья — стоило попробовать их в оперении стрел — не-шаман сказал лошади:
— ФФ, я большой глупец. Аб-солютный — как объявил бы наш сказитель.