Что-то волосы мои не седеют.
Взвизгнули тормоза.
Я выпросталась из-под шипящих колес.
Заря измарала мой лоб
метой черного дегтя.
Но с бесшабашностью заправилы
я зашагала по городу,
где ютились сотни тысяч сердец,
словно мокриц, топча их ногами
или залихватски подбрасывая их к низкому
кожаному небу, с которого нелепо свисали
трубки мира. Холодно. Зябко.
Как давно мне мечталось поохотиться вволю,
вскрикивая от дикой радости.
Распластав крылья,
не по годам мудрая,
на меня навалилась юность.
Жасмин…
Навозная жижа…
Огромные ночи…
Квадратные корни таинств…
Сага смерти часами дышит в мое окно.
Волчье молоко и смех моих предков
льются мне в горло.
Шелест фолиантов.
Постыдные сновиденья.
Дремота.
Рука теребит бахрому шали.
Наши матери тоже рисовали себе
когда-то будущее своих мужей.
Они виделись им могучими,
немногословными,
революционерами… но прежде всего —
в саду, мирно склоненными
над рыжими сорняками,
рядышком со своими детишками.
Мой грустный отец, что ж ты тогда
все больше молчал и не думал о том, что случится?
Дьявольски долга ночь,
заброшенная среди молчащих орудий,
среди огненных фонтанов.
Желтушная луна изливает
на землю желчь.
Ветер заметает следы мирозданья.
И над моей головой с грохотом проносится
драндулет приукрашенной истории.
(Так больше я не могу.)
Может, все это сон? Нет, я не сплю.
Пробираясь сквозь ледяные скелеты,
ищу дорогу домой.
Наконец-то! Ноги и руки
обмотаю плющом, щербатые
руины по-хозяйски побелю
заходящим солнцем.
И, хлеб восхвалив, надломлю его.
Быстротечно время.
Поэтому надо уметь вовремя
переместиться из стороны в сторону,
из страны в страну.
Острие циркуля вонзается в сердце.
Как долог, как бесконечен радиус ночи.
Ввысь! С гор хорошо видны
озера, в которых отражены горы.
На колокольне неба
раскачиваются колокола неизвестного
мне мира. Чей этот мир —
мне никто не ответит.
Это было в пятницу.
В пост.
(Воздух пропитан настоем лимонов.)
Подавившись рыбьей костью,
я вытащила из распластанной рыбы
кольцо. Когда я появилась на свет,
его бросили в ночь и оно потонуло во тьме.
И я снова швырнула его назад,
в темень, в ночь.
О, если б не мытарил меня страх смерти!
Было б при мне Слово.
(И тогда ничего не страшно.)
Если б не впивались в мое сердце шипы
(я б солнце смахнула с неба).
Если б не мучила меня жажда
(не манила бы меня к себе тогда колдовская вода),
не смогла бы я поднять веки
(не маячила бы тогда предо мной веревка).
Уносятся прочь небеса.
Если б земля меня не держала,
я бы давно умолкла навеки,
смиренно
отдавшись вечности.
А пока что ночь раздувает ноздри
и поднимает копыто,
готовясь к удару.
К жестокому, злому удару.
И только ночь вокруг.
И дня никак не дождаться.
DIE BLAUE STUNDE
Der alte Mann sagt: mein Engel, wie du willst,
wenn du nur den offenen Abend stillst
und an meinem Arm eine Weile gehst,
den Wahrspruch verschworener Linden verstehst,
die Lampen, gedunsen, betreten im Blau,
letzte Gesichter! nur deins glänzt genau.
Tot die Bücher, entspannt die Pole der Welt,
was die dunkle Flut noch zusammenhält,
die Spange in deinem Haar, scheidet aus.
Ohne Aufenthalt Windzug in meinem Haus,
Mondpfiff — dann auf freier Strecke der Sprung,
die Liebe, geschleift von Erinnerung.
Der junge Mann fragt: und wirst du auch immer?
Schwör's bei den Schatten in meinem Zimmer,
und ist der Lindenspruch dunkel und wahr,
sag ihn her mit Blüten und öffne dein Haar
und den Puls der Nacht, die verströmen will!
Dann ein Mondsignal, und der Wind steht still.
Gesellig die Lampen im blauen Licht,
bis der Raum mit der vagen Stunde bricht,
unter sanften Bissen dein Mund einkehrt
bei meinem Mund, bis dich Schmerz belehrt:
lebendig das Wort, das die Welt gewinnt,
ausspielt und verliert, und Liebe beginnt.
Das Mädchen schweigt, bis die Spindel sich dreht.
Sterntaler fällt. Die Zeit in den Rosen vergeht: —
Ihr Herren, gebt mir das Schwert in die Hand,
und Jeanne d'Arc rettet das Vaterland.
Leute, wir bringen das Schiff durchs Eis,
ich halte den Kurs, den keiner mehr weiß.
Kauft Anemonen! drei Wünsche das Bund,
die schließen vorm Hauch eines Wunsches den Mund.
Vom hohen Trapez im Zirkuszelt
spring ich durch den Feuerreifen der Welt,
ich gebe mich in die Hand meines Herrn,
und er schickt mir gnädig den Abendstern.
Старик говорит: как хочешь, мой друг,
но если выберешь вечер вдруг,
мы пройдемся с тобою рука в руке,
ты поймешь приговор верных лип, вдалеке
фонарей неживые распухшие лица
в синеве — твое лицо серебрится.
Как прекрасен бант у тебя в волосах,
а ведь книги мертвы, и мертвы полюса
мира в темном потоке… Как?
Что-то в дом ко мне зачастил сквозняк,
свист луны торопит разбег, прыжок,
любовь. Следом память, ее должок.
Спросит юноша: правда, ты навсегда?
В сумерки здесь поклянись, что да,
если верен лип приговор, прости,
огласи его, волосы распусти,
в пульсе ночи неверной нащупай стих!
Вот и ветер по знаку луны утих.
В толчее фонарей этот синий свет,
пока смутный час не сломал хребет
пространству, губы твои — в моих,
укусами боль обучает их:
живо то слово, что завоюет вновь
мир, проиграет его и породит любовь.
Девушка молча крутит веретено.
Время роз на исходе. Звезды звенят о дно.
Эй, господа, дайте мне в руки меч,
Жанна д'Арк сумеет родину уберечь.
Стойте, корабль нам через льды вести,
кроме меня, никто не знает пути.
Анемоны купите! Три желанья — букет,
и надежней от страсти защиты нет.
Под высоким куполом цирка — карниз:
через горящий обруч прыгаю вниз,
Господу моему вверяю свою беду,
и он шлет мне с любовью утреннюю звезду.