Выбрать главу

- Хорошо - но за кого же просить-то и о чем просить?

Старуха замялась, и блеклые щеки ее задергались.

- Фортопьянщицкий ученик там арестован вчера, Валерочка, Валерьян Иванов, так за него узнай и попроси.

Поехал я в часть. Сказали мне там, что действительно есть арестованный молодой человек Валерьян Иванов, что был он учеником у фортепьянного мастера, обокрал своего хозяина, взят с поличным и, по всем вероятностям, пойдет по тяжелой дороге Владимирской.

- Сколько же ему лет? - расспрашиваю.

- Лет, - говорят, - как раз двадцать один год минул.

"Что, - думаю, - за чудеса такие и что такое он, этот Валерка, моей Домне Платоновне?"

Приезжаю в больницу и застаю Домну Платоновну в ее каморке: сидит, сложивши руки, на краю кровати, и совсем помертвелая.

- Знаю, - говорит, - все, сделай милость, больше не сказывай. Я фершала посылала узнать и все знаю. Огненным прощением пресекается перед смертью душа моя.

Вижу, моя воительница совсем сбрендила: распалась и угасла в час один.

- Боже мой! - говорит, глядя на бедный больничный образочек. Боженька! миленький! да поди же к тебе моя молитва прямо столбушком: вынь ты из меня душу, из старой дуры, да укроти мое сердце негодное.

- Да что ж, - говорю, - вам такое?

- Мне?.. Люблю я его, душечка; люблю я его несносно, мой ангел; без ума, без разума люблю я его, старая дура. Я его обула, я его одела, я на него дула, пыль с него обдувала. Театрашник такой; все, бывало, кортит ему дома; все он клонится как бы в цирк, как бы в театр; я ему последнее отдавала. Станешь, бывало, только просить: "Валерочка, друг мой! сокровище благих! не клонись ты к этому цирку; что тебе этот цирк?" Так затопочет, закричит и руками намеряется. Вот тебе и цирк!.. Не позволял он, чтобы я говорила с ним, так я издаля, бывало, только на него смотрю до прошу: "Валерочка! жизненочек! сокровище благих! не якшайся ты с кем попадя; не пей ты много". Все он мое презрел... Когда б дворника не нанимала, чтоб слух об нем подавал, и этого горя б, может, не знала. Боженька! миленький! Господи, да что ж это? да что ж это будет! - вскрикнула она и с этим словом упала перед образом на колена и еще горче заплакала, кивая своею седою головою.

- Все, - заговорила она, подымаясь через несколько минут на ноги и тоскливо водя угасшими глазами по своей унылой каморке, - все ему отдала, ничего у меня больше нет. Нечего мне ему дать больше, голубчику... Хоть бы сходить к нему...

- Ну, - говорю, - сходите...

- Не велит он мне ему показываться, не смею я к нему идти, - а сама дрожмя дрожит, бедная старуха.

Помолчал я и, чтоб отрезвить ее хоть немножко, спрашиваю:

- Сколько вам, Домна Платоновна, нынче годочков?

- Что ты такое, - говорит, - сказал?

- Сколько, мол, вам лет?

- А не знаю, право, сколько... в прошлом году в фебрие, кажется, сорок семь было.

- И откуда ж это, - спрашиваю, - он у вас взялся, этот Валерка? Где вы его себе откопали, на свое горе?

- Из наших местов, - отвечает, утирая слезы. - Кумин племянник он. Кума его ко мне прислала, чтоб к месту определить. Скажи, пожалуйста, - пищит опять, плачучи, воительница, - жаль ли хоть тебе меня, дуру неповитую?

- Очень, - отвечаю, - жаль.

- А людям ведь небось и не жаль, смех им небось только. И всякий, если кто когда-нибудь про эту историю узнает, посмеется - непременно посмеется, а не пожалеет, - а я все люблю, и все без радости, и все без счастья без всякого. Бог с ними, люди! не понять им, какая это беда, если прилучится такое над человеком не ко времени. Ходила я к сталоверу, - говорит: "Это тебе аггел сатаны дан в плоть... Не возносись". Пошла к священнику, говорю: "Вот, батюшка, что со мною, так и так, говорю, - сил моих над собой нет"; ну, священник меня хорошо пощунял: читай, говорит, раба, канон (*15) "Утоли моя печали". Я теперь и канон это читаю и к месту такому нарочно определилась, чтоб никаких смущений мне не было; ну, только... Валерушка! цыпленок ты мой! сокровище благих! Что ты это над собою сделал?..

Домна Платоновна припала головой к окну и заколотила лбом о подоконник.

Так я и оставил мою воительницу в этом убитом положении. Через месяц дали мне знать из больницы, что Домна Платоновна вдруг окончила свою прекратительную жизнь. Умерла она от быстрого истощения сил. Лежала она в гробике черном такая маленькая, сухенькая, точно в самом деле все хрящики ее изныли и косточки прилегли к суставам. Смерть ее была совершенно безболезненна, тиха и спокойна. Домна Платоновна соборовалась маслом и до последней минуты все молилась, а отпуская предсмертный вздох, велела отнести ко мне свой сундучок, подушки и подаренную ей кем-то банку варенья, с тем чтобы я нашел случай передать все это "тому человеку, про которого сам знаю", то есть Валерке.

1866

ПРИМЕЧАНИЯ

В первом издании рассказ предварялся посвящением художнику Михаилу Осиповичу Микешину (1835-1896), с которым Лесков был в дружеских отношениях.

1. Эпиграф: слова Сенеки из I части драмы А.Майкова "Люций".

2. Арид - библейский патриарх, проживший очень долгую жизнь (отсюда "аридовы веки").

3. Фактотум (от лат. fac totum - делай все) - лицо, беспрекословно выполняющее чьи-либо поручения.

4. Серизовая (от франц.) - вишневого цвета. Гроденаплевая - шелковая ткань, которую впервые стали вырабатывать в г.Неаполе.

5. Кортит - не терпится.

6. Спажинки (спожинки) - пост накануне успенья (15 августа); праздник жатвы.

7. Карамболь - термин в биллиардной игре: удар шаром по двум другим шарам с рикошета.

8. Бзырит (диалект.) - рыскает, бегает.

9. Слова Гамлета в одноименной трагедии Шекспира (II акт, 2-я сцена).

10. Живейный - извозчик, возивший пассажиров (в отличие от ломового, возившего грузы).

11. Вохлы (псковск.) - космы, патлы.

12. Ледунка (лядунка) - патронташ.

13. Тарбан (торбан) - струнный музыкальный инструмент типа украинской бандуры.

14. Навья кость - мертвая кость, одна из мелких косточек ступни, выступающая под кожей; по поверью, является вестницей беды или смерти.

15. Канон - церковная молитва, исполнявшаяся на заутренях и вечернях.