— Какой ты… Я же тебя целый вечер убеждаю, что возьмем только то, что будет нам по плечу!.. Да и, признаться, хочется испытать свои силы, не скрою.
— Боюсь, что некоторые воспримут эту затею как очередную кампанию, на которой можно будет погреть руки, нажить политический капитал, сделать карьеру, как это уже бывало в прошлом, а похмелье будет горьким и тяжелым.
— Вполне вероятно, что такие люди найдутся, ну и что ж? — живо возразил Пробатов. — На этом основании ты предлагаешь отбросить самую идею вывести область из хронической отсталости?..
Было такое впечатление, что недовольство старого товарища и желание отговорить его от всей этой затеи не только не расхолаживают Пробатова, а скорее, наоборот, еще сильнее заставляют верить в то, что он задумал.
— На чем мы можем тогда воспитать новых людей, новое отношение к таким начинаниям, как не на огромном, кровном для всех деле? Ведь новый стиль не родится вдруг, не привьется, как вакцина, — он должен родиться в движении, пройти через испытание делом и укрепиться, скажи, не так ли? Да, согласен, что будут частные срывы, возможно, у кого-то возобладают шкурные интересы, но ведь это не причина, чтобы заранее паниковать и отказываться от того, что поможет нам совершить такой прыжок вперед. Наконец, вспомни, как мы работали раньше, когда у нас не было ни машин, ни подготовленных кадров, никакой техники… И мы не опускали руки! Мы строили МТС на голом месте, закатывали первые тракторы в каменные купеческие амбары, в полуразвалившиеся церквушки, черт знает еще куда, лишь бы под крышу, в тепло, перебиться первое время, и… побеждали!
Забыв, что он собрался уходить, Пробатов мерял шагами комнату, говорил по-молодому порывисто, волнуясь и увлекаясь, и Константин, еще недавно связанный глухой неприязнью к нему, сейчас невольно поддавался обаянию Ивана Фомича, заражался его задором и верой. Оседлав венский стул, Мажаров сидел у кафельной печи, прижимаясь спиной к горячим плиткам, и не спускал глаз с Пробатова. Вот он остановился возле круглого столика, заваленного книгами, и стал рыться в них, выбирая из груды и откладывая в сторону: «Анти-Дюринг», «Государство и революция», стенографический отчет Четырнадцатого съезда партии, первый том Сочинений Карла Маркса.
— Ты же еще не поправился, Алексей! Не рановато ли взялся за чтение такой серьезной литературы? — обеспокоенно спросил он. — Это ведь не романы, тут силы нужны…
— Боюсь, Иван, что неоправданно поздно! — Бахолдин снова привалился к подушкам, глаза его в затененных надбровьях сверкали живо, как вода на дне глубокого колодца. — Мы, районные работники, зачастую были марксистами только понаслышке. Кой-чего нахватались в молодости, усвоили вершки, а до самой сути не добирались: некогда было. Одна хозяйственная кампания за другой, суета будней, и так до полного износа. Я вот всю жизнь пытался учить других, а сам остался круглым невеждой…
Он протянул руку к термосу на столе, но Константин опередил его и налил в стакан темного чая. Старик пил маленькими глотками, передыхая и часто облизывая сохнувшие губы.
— Вот перечитываю Ленина, и каждое его слово звучит для меня заново, будто я сроду не открывал его… — Голос Бахолдина был задумчиво-строг. — Конечно, я так же, как и ты, без конца цитировал Ленина, но читал его, всерьез не задумываясь над тем, что делал сам, не сверял с тем, что творилось вокруг меня в жизни!.. А Владимир Ильич учил: не будь бездумным исполнителем чужой воли, докапывайся до истины сам, помни, ради кого ты живешь и работаешь…
— Ну, это ты зря. — Пробатов покачал головой. — Не наговаривай на себя. Дай бог каждому прожить такую жизнь и сделать то, что сделал ты!.. Конечно, за эти годы было всякое, но мы ведь верили, что так оно и должно быть.
— Погоди, не перебивай, — нетерпеливым жестом остановил его Бахолдин. — Я о другом… Недавно вот перечитал его статьи о кооперации и понял, что Ленин всю жизнь спорил с тобой и со мной. Или возьми хотя бы «Лучше меньше, да лучше» — ведь тут почти каждое слово звучит укором… Вот послушай! — Алексей Макарович взял со столика вишневый томик с торчащими бумажными закладками. — Вот это… «Надо вовремя взяться за ум. Надо проникнуться спасительным недоверием к скоропалительно быстрому движению вперед, ко всякому хвастовству и т. д. Надо задуматься над проверкой тех шагов вперед, которые мы ежечасно провозглашаем, ежеминутно делаем и потом ежесекундно доказываем их непрочность, несолидность и непонятость». Не в бровь, а в глаз тебе, Иван!