— Артис, да и только! — восхищенно орал на ухо Константину печник. — Он когда трезвый на собрании говорит — заслушаешься. А счас с него чего взять — он разговору никакого не понимает!.. Отними у него гармонь, и он дурак дураком, как мой вот валенок — чего он может без ноги?
Он выставил вперед валенок, повертел им, покручивая пяткой, как бы вызывая кого-то на круг поплясать, потом ни с того ни с сего сорвал его с ноги, швырнул под кровать, застучал голой пяткой по полу, выкрикивая:
— Наддай жару, Проша!.. Ходи, изба, ходи, печь, хозяину негде лечь!.. Сыпь! Не жалей!.. Где наша не пропадала!
Он затопал, закружился посредине избы, подергивая худыми плечами. Было что-то нелепое в том, как печник метался из стороны в сторону, то вскидывая черный валенок, то подрыгивая босой ногой. Но никто, кроме Константина, не обращал на него внимания, и скоро он выдохся, привалился к плечу Цапкина и стал удивленно следить осоловелыми глазами за бегущими по ладам пальцами.
Хозяйка взяла со стола чайник с самогоном, налила два граненых стакана, поднесла один Мрыхину, другой Константину.
— Нет, нет! — Он замотал головой, весь вспыхивая. — Я должен идти… Я водь на минуту, чтоб поговорить с Цапкипым… Но, видимо, разговор придется отложить…
— Правильна-а, — подтвердил кто-то из гостей. — Проспится, тогда с него и спрос другой.
— Я ему сколь разов говорил! — опять закрутился около Мажарова печник. — Пей, но ума не пропивай. Пей, но рукам воли не давай. И где хошь на него критику наведу!
Мрыхин покосился на Мажарова, поднес стакан к носу, понюхал, сладко жмурясь.
— Предлагаю вам, мужики, выпить за нового парторга! Сдал ему все дела в ажуре!.. Слушайтесь его, он теперь ваш идейный руководитель!..
Гости зашумели, повскакивали с мест, расплескивая самогон, тянулись к Константину, кричали, стукали своими стаканами о его стакан, а он, ошеломленный, не знал, что ему делать.
«Если не выпью, то ведь обижу всех, — подумал он. — Они сочтут меня гордецом. И как же я тогда смогу разобраться, почему они так бесшабашно живут, пропивают свой заработок?»
Самогон в стакане отливал голубизной, и Константин уж было решился и чуть приподнял стакан, но тут к нему снова прилип печник, поймал его свободную левую руку и звучно поцеловал.
В первое мгновение Константин не понял, что случилось, посмотрел на руку, перевел взгляд на пьяно ухмылившуюся хозяйку, увидел полный стакан самогона в другой руке, подумал, зачем он его держит, потом его словно обожгло: если бы он выпил, он оправдал бы эту рабскую выходку печника!
— Как вам не стыдно, а? — горячим шепотом выдохнул он. — Это же позорно, то, что вы… Я же не поп!
— Извините, — потерянно и жалко забормотал печник. — Но все же, так сказать… Извините…
За шумом и суетой никто не заметил, как отворилась дверь и у порога вырос Егор Дымшаков.
— Гуляем? — Он кашлянул в кулак, чтобы заявить о своем присутствии. — С горя пьем, что над нами Аникея поставили, или с радости, что Мрыхина сковырнули? Невелик прыщ, а все же беспокойно, когда он не па своем месте сидит…
— Егор Матвеевич! Родной ты мой человек! — Печник рванулся к нему, засуетился около Дымшакова, как мальчишка. — Не гребуй нами, садись к столу.
— Погоди, золотые руки — еловая голова! — Егор вразвалку подошел к Мажарову. — И ты, парторг, в эту компанию затесался? Хочешь на арбузной корке поскользнуться? Гляди — упадешь, они живо тебя свяжут.
— Я вот за Цапкиным… Жена его прибежала, жаловалась, стекла в доме выбил… Я и решил: схожу, узнаю, в чем дело…
— Ну что ж, мы его сейчас заберем, — сказал Дымшаков и тряхнул гармониста за плечо. — Эй, Прохор! Пошли домой!
Гармонь жалобно тявкнула и замолкла. Цапкин поднял голову, но, видимо, не узнал Егора, и глупая, вялая улыбка растянула его слюнявый рот.
— Держите его, мужики! — скомандовал вдруг Дымшаков. — Я сейчас его буду в свою веру обращать!
Он зачерпнул в кадке у порога полное ведро воды, взялся за дужку и начал его раскачивать. Словно почувствовав опасность, Прохор отставил в сторону гармонь и с трудом оторвался от лавки.
— Егор Матвеевич! — испуганно крикнул Константин.
Но было уже поздно. Дымшаков отвел ведро на полный размах и выплеснул воду на очумелого Цапкина. Тот только раскрыл рот, как выброшенная на берег рыба, и грузно сел на лавку.
— Так ему и надо! — радостно взвизгнул печник. — Я сколько разов ему говорил!.. Дайте, я тоже его окачу, чтоб знал, как в своем доме стекла бить!