— Где уж мне в святые, честной быть и то нелегко! — Авдотья впервые подняла голову, посмотрела на председателя, не скрывая усмешки. — Мало я не по правде премий получила?
— Опять ты за свое! — досадуя, сказал Лузгин, — И премии твои честно заработанные, а как там на бумаге у начальства получается, не все ли тебе равно? Ты своими руками надоила то, что записано? Своими. А что падой разделили не на десять, а на восемь коров, грех невеликий, и ты к нему непричастная. Я вот и теперь желаю, чтобы ты отобрала себе коров получше, все сделаем честно, по науке, и ты рекорд поставишь!..
— Чтобы доярки в меня пальцами тыкали? — Авдотья говорила теперь свободно, ровно была не в гостях, а у себя дома. — Нет уж, ты меня в это дело не тяни… Поищи другую, у которой совесть резиновая…
— Так. Выходит, больно сознательная? — исподволь пытал Аникей. — И корову свою в колхоз не продашь?
— Мне детей надо поднимать. А окромя молока, чем я их поддержу?
— А я-то думал, ты пример людям подашь, — тоскливо и, похоже, без притворства завздыхал Лузгин. — И корову первой приведешь, и план такой возьмешь, что все ахнут! Неужто гордости в тебе нету? Неужто на свой колхоз тебе наплевать? Вон ты даже нами брезгуешь — за стол не садишься. От квартиранта, что ль, набралась ума?
— Константина Андреевича ты сюда не вяжи! Он человек не твоего аршина! — Авдотья помолчала, окидывая разом и заставленный едой стол, и Серафиму, с напряженным вниманием следившую за разговором, и самодовольно ухмылявшегося Ворожиева, потом быстро придвинула стул и села. — Он нам не ровпя…
— Если он тебе по душе — не спорю! — Аникей словно шел на какие-то уступки. — Бог с ним! Он тут поживет да улетит в столицу, а нам с тобой еще век вековать… Никита, налей ей, чтоб душу разморозить!..
Ворожнев достал из буфета бутылку водки, разлил по трем стаканам.
— Бросьте, мужики! — Авдотья замотала головой, — Мне на ферму надо…
— Не сгорит твоя ферма! — Аникей поднял свой стакан, посмотрел на него сквозь ломившееся в горницу солнце. — За что выпьем? Ну, хотя бы за то, чтоб ты, Авдотья Никифоровна, сменила гнев на милость и поддержала нашу честь!
— Как работала, так и буду работать… — Авдотья помедлила, держа в чуть вздрагивающей руке стакан, потом, жмурясь, выпила и задохнулась.
— Вот это по-нашему, по-ударному! — похвалил Ворожнев и подал ей вилку с куском сала. — Закусывай и не стесняйся!
Аникей повел взглядом в сторону брательника, и Никита тут же начал шарить по карманам.
— Забыл спички… Схожу к Серафиме на кухню… Когда Лузгин и Авдотья остались одни, председатель придвинулся поближе к ней, заговорил с хмельной откровенностью и доверчивостью:
— Давай по-хорошему, Авдотья Никифоровна… Я тебя на божницу посадил, я могу тебя и снять с нее!.. Но я добра тебе желаю и детям твоим… Послушаешь меня — не прогадаешь!
— А мне не страшно! — Авдотья мотнула головой, губы ее мелко задрожали. — Я таковская, все вытерплю!.. И войну вынесла, и что Степан сгинул, ни слуху ни духу, и ребят своих никому в обиду не дала, и сама себя не уронила! Так что затоптать меня трудно…
— Да кто про это толкует, бестолковщина! — словно в отчаянии заговорил Аникей. — Но все же ты должна по-иимать, что Степан твой неизвестно где плутает, может, он чего против нашего государства делает? Тогда как? Помешает тебе звездочка вот на этом месте?
Он ткнул коротким пальцем в грудь Авдотьи, и она отшатнулась, рывком поднялась из-за стола.
— Да Степан мой скорей руки на себя наложит, чем…
— Не об нем речь, а о тебе… Если он там напаскудит, то и тебе не жизнь, и детям твоим дороги не будет!.. Вот и поразмысли, прежде чем словами бросаться, взвесь все, а уж потом отказывайся… Я тебя не тороплю, хоть неделю думай — поняла?
— Отстрани ты меня лучше от доярок! — Авдотья сделала неверный шаг в сторону, оглянулась. — Не толкай головой в прорубь!..
— Этот мусор ты из башки вымети! — строго сказал Аникей и тоже поднялся. — И помни: в последний раз я тебе кланяюсь, не послушаешь — потом не взыщи! Первый раз простил тебе, на другой в ногах валяться будешь — пальцем не пошевелю!.. Будет в чем нужда — заходи, все сделаю, только скажи… Баба ты неглупая, сообразишь, что к чему… Ну, бывай!
Авдотья как слепая ткнулась в дверь. Аникей видел, как Никита провожал ее до калитки, что-то ласково выговаривая, но она шла понуро, не разбирая дороги, и двинулась наискосок через улицу — быстро, точно за нею гнались…
Брательник вернулся в горницу хмурый.
— Что с народом сделалось, не пойму! — прохрипел он. — Год назад была баба тише воды, ниже травы, а теперь так нос дерет, что не знаешь, с какого боку к ней и подступиться!.. Распустили мы вожжи, и несет нас неведомо куда…