— Ешь, моя красавица! Ешь досыта, вволюшку!..
Будто схватили сердце Егора в кулак и долго не разжимали. Он стоял, задохнувшись от боли и жалости, слушая, как нашептывает, напевает Анисья в сарае:
— Не вороти морду-то! Не вороти! Кто теперь будет баловать тебя? Кто?
Он хотел окликнуть Анисью, но раздумал, вернулся в избу, взял буханку хлеба, отрезал два больших ломтя, посолил круто солью, выловил из чугунка на шестке несколько картошек, сунул все это в карман тужурки и отправился на конюшню. Дул ветер в лицо, пылила дорога, подслеповато щурились окна изб, хлопали двери — видно, деревня сегодня проснулась раньше обычного, а многие, гляди, и вовсе провели ночь без сна…
День показался Егору изнуряюще долгим. Лошади не были в разгоне — мало кто вышел в поле на работу, никто не явился просить подводу для своих нужд. К вечеру он уже знал, что многие отвели своих коров, но еще крепился, будто держал себя на невидимой привязи, тешил несбыточной придумкой: а вдруг кто-то в последний час остановит зарвавшегося Аникея и вся эта затея рухнет? Мало ли чего не бывает в жизни, и тогда ему незачем будет ломать себя через силу…
Домой он пробрался глухим проулком, около своего двора затаился, прислушался. Не хотелось лишний раз терзать жену и детей, но стоило ему стукнуть калиткой, как на крыльцо высыпали ребятишки — впереди худенький Миша, за ним Аленка, накинувшая на плечи материнский платок, такая же строгая лицом, как Анисья, возле них косолапо топтался младший, отцов любимец.
— А мать где? — спросил Егор.
— В избе, где же… — ответила Аленка.
Дети стояли рядком и сторожили каждое его движение, так что Егор почувствовал себя будто связанным.
— Поведешь, тять? — спросил Миша.
— Все поведут, сынок… А мы чем лучше? Ребятишки молчали.
— И телочку тоже отдашь? — неуверенно спросил младший.
— Не-ет, телочку оставим… — Егор еле выдавливал слова. — Скажите матери, что я пойду…
Пока он выводил корову, Алена сбегала в избу и вернулась.
— Мамка сказала, пускай ведет!
Он дернул за веревку, корова нехотя ступала за ним, точно была в неведении, куда это тянет ее хозяин в столь поздний час.
В тот вечер в избе было особенно тихо, как после похорон; ходили присмирев, говорили шепотом. За стол не сели, пока не вернулся отец; ребятишки старательно скребли ложками дно чашки с кашей, перед каждым стояла кружка, полная молока. Они запивали кашу молоком, шмыгали носами и не смотрели на отца.
Огонь в ту ночь не гасили совсем — лампа до свету горела с привернутым фитилем и стала блекнуть лишь в рассветном сумраке.
Когда Егор открыл глаза, Анисья, одетая по-будничному, уже хлопотала у стола.
— Куда ты в такую рань?
— Провожу Милку в стадо, все бабы идут. — Голос Анисьи был ломкий, как после тяжелой и долгой болезни. — Нынче их на тот берег будут переправлять на пароме, на луга…
— Не сыпь соль на рану, и так на тебе лица нет!
— Сыпь не сыпь, пока болячка не отвалится — не отдерешь.
Егор не стал ее отговаривать, натянул тужурку, кепку на самые глаза, и они вышли.
Они думали, что явятся на скотный двор первыми, но еще издали увидели толпившихся у загона колхозников, оттуда неслись крики и пощелкивание кнута. По загону среди стада разномастных коров толкался пастух Ерема, тощий, высокий, в теплой шапке и драных валенках с калошами из автомобильной камеры.
— Вон и наша Милка, — дергая Егора за рукав, зашептала Анисья, меняясь в лице.
Но Егор даже не посмотрел в ту сторону, разом охватывая взглядом быстро растущую толпу, примечая в ней посторонних, приехавших, видно, поглазеть на даровое зрелище. У изгороди рядом с Лузгиным крутился какой-то совсем незнакомый человек в черном берете и кожаной куртке с «молнией». Толстый и юркий не по летам, он размахивал руками, говорил громко, захлебываясь, словно что-то здесь его воодушевляло.
— Что за человек? — подойдя к Корнею, спросил Егор.
— На кино сымать будут. — Корней махнул рукой. — В самый раз придумали — и поревем и повеселимся…
Егор подвинулся ближе и увидел висящий на груди кинооператора аппарат с двумя вороно блеснувшими дулами окуляров. Кинооператор нетерпеливо дергал замочек «молнии», распахивая куртку, и не переставая говорил:
— Значит, порядок будет такой. — Он отчаянно жестикулировал, точно командовал целым полком. — Крупным планом мы дадим одну из ваших знатных доярок — она ведет в колхоз свою корову… Белый халат для нее найдется?