Подошли остальные, обступили Лузгина, молча свернули по цигарке, задымили. Последней поднялась и отдышалась Екатерина Черкашина. Теперь все были в сборе, кроме парторга Мрыхипа. Боится после опохмелки показываться!
— Ну что, орлы, пройдемся по хозяйству? — оглядывая унылые лица, сказал Аникей. — Не такое видели, так что руки кверху поднимать не будем!
Он говорил нарочито громко, посмеиваясь, словно то, что произошло на мосту, не только не страшило его, но даже не беспокоило.
— Я не могу пойти с вами, — проговорила Черкашина и покраснела. — У меня срочные дела в Совете…
— Так… — протянул Аникей и пожевал губами. — Иди, коли не терпится!..
Он надеялся, что, услышав эти слова, звучавшие предостережением, Черкашина раздумает и останется, но она круто повернулась и быстро, не оглядываясь, пошла по улице. Аникей чуть не задохнулся: у него было такое ощущение, словно эта строптивая женщина сейчас хлестнула его по щеке. Еще никто ни разу не высказывал ему такого открытого непослушания и, уж во всяком случае, не осмеливался отказываться от его приглашения. И вот на тебе, не такая уж важная персона, да еще баба, показывает ему свой норов! Ну что ж, запомним, Екатерина Андреевна, этот ваш номер, не возноситесь высоко — больно падать будет!
Глаза его сузились в темные щелки, и он с минуту не мигая смотрел на тех, кто окружал его.
— Может, еще кому недосуг — так я не держу! — тихо выдавил он сквозь зубы, и вдруг долго сдерживаемая злоба опалила его. — Ну что вы сбились, как овечки перепуганные? Боитесь, стричь начнут?
Умом он понимал, что говорит не то, что, оскорбляя тех, на кого все эти годы опирался, он отталкивает от себя единственно верных ему людей, но уже ничего не мог поделать с собой.
— Опостылели вы мне, обрыдли! — брызгая слюной, кричал он. — Глаза бы на вас не глядели!
Он точно мстил им за то, что они были живыми свидетелями его собственного бессилия перед Дымшаковым, Может, после этого они думают, что его вообще легко свалить?
— Уходите, и без вас обойдусь!
Зло плюкув себе под ноги, Аникей тяжело перевалил свое рыхлое, грузное тело через прясло огорода и зашагал между грядками, с хрустом давя старую картофельную ботву. Он не жалел о сказанном. Невелики шишки, стерпят! Кому они нужны? За каждым из них он знал немалые грешки и мог в любую минуту поквитаться со всяким, не нанеся себе никакого урона. Даже сговорясь между собой, избрав его жертвой, они не смогли бы выйти сухими из воды!
Он шел от фермы к ферме, бродил, заглядывая во все уголки, стараясь обнаружить непорядок, но, даже замечая явную бесхозяйственность и нерадивость, не выговаривал никому, не распекал, как обычно, а, странно робея, сдерживал мутившую его ярость.
У силосной ямы, из которой, как из котла с варевом, валил пар, два мужика вилами бросали в открытый кузов автомашины темно-зеленую силосную массу. Аникей задержался около них, спросил:
— Сколько машин отвезли?
Никто не ответил ему — то ли мужики не слышали его вопроса, то ли притворились. В другое время он живо нагнал бы страху, но тут смолчал и, даже не повторив вопроса, потоптался около машины, пошел дальше.
Сегодня он прямо-таки жаждал, чтобы кто-нибудь обратился к нему хоть с какой-нибудь просьбой. То вечно с утра до ночи только и слышишь — разреши то, отпусти это, помоги тем-то, а нынче ни один не заикнулся.
В правление Лузгин вернулся вконец расстроенный.
«Это их Егор настропалил, в уши нажужжал, — думал Аникей. — Иисусиком себя выставляет, авторитет зарабатывает».
Но как бы дурно он ни думал о Дымшакове, это не приносило ему облегчения. Он тихонько прошел по коридору и без стука втиснулся в небольшую комнату-боковушку, где ютилась сторожиха правления, она же уборщица, а при нужде и посыльная.
— Нюшка, ты дома?
В сумеречном углу на кровати зашевелился шубняк, сторожиха свесила босые белые ноги, с хрустом потянулась.
— Тсс! Будет тебе, бесстыжая! — понизив голос, зашикал Аникей. — И когда ты только выдрыхиешься?
— Мне за сон не платить, — сладко раздирая в зевоте рот, сказала Нюшка и, громыхнув стулом, слезла с кровати. — Не мятушись, садись вон… Не часто ты в нонешний год гостишь у меня…
— Может, еще что брякнешь? — сердито просипел Аникей. — Не до тебя мне сейчас, прямо петля подходит…
Он насупился, сдернул с головы фуражку, полез в карман за платком.
— Сроду ты ноешь, Аникей! Петлю, вишь, на него заготовили. Ты сам ведь из кого хошь веревку совьешь да еще на этой веревке и удавишь!
— Замолчи ты, звонкодырая! — кивая на дверь, взмолился Лузгин.