Он вздрогнул от резкого телефонного звонка и не сразу поднял трубку. — Ты что там, заснул? — услышал он недовольный голос Инверова. — Отлучился на минуту… Скажи он правду — сидел и мучился, что от него ушел человек, о судьбе которого они договорились только вчера, — и получишь очередной нагоняй. Сверху гораздо легче наорать, чем разобраться в истинных причинах любой неурядицы. Коробин давно уяснил себе — кто меньше отвечает за конкретное дело, тому проще и жить и работать. А тут голова разламывается от дум, заткнешь одну прореху, а уж обнаруживается другая, и так без конца…
— Да что ты вареный такой сегодня? — сердился Инверов. — Уж не заболел ли не ко времени? Нам сейчас хворать некогда! Доложи-ка обстановку!
— Все идет пока по графику, — сказал Коробин, внутренне подтягиваясь. — Через полчаса я буду иметь полную сводку за вчерашний день…
— Ну вот наконец я слышу голос не мальчика, а мужа! — Чувствовалось, что Инверов улыбается и, наверное, как обычно, поглаживает свою атласно выбритую голову. — Учти, Сергей Яковлевич, что мы держим равнение на твой район! А кому, как говорится, многое дано, с того… и так далее…
«Сказать ему об Анохине или нет? — колебался Коробин. — Нет, пока повременю, а то разозлится, и опять окажешься виноватым».
— Область тоже успешно справляется с планом, — дружески делился Инверов. — Заводы даже не успевают обрабатывать поступающий из колхозов скот! Мы решили в некоторых районах немного сдержать сдачу, но, чтобы не выглядеть трепачами и болтунами, разрешили отдельным передовым хозяйствам не гнать скот, а оставить его временно у себя, конечно выдав государству сохранные расписки. Это обоюдно выгодно… Нам, во всяком случае. За этот срок мы подрастим молодняк, дадим большой привес…
— Но в нашем районе вся сдача подходит к концу. Нам не подо что давать сохранные расписки.
— Не прибедняйся, Сергей Яковлевич! — Инверов рассмеялся. — Неужели ты думаешь, что такой орел, как Лузгин, не припрятал добрый куш? Не знаешь ты этого оборотистого мужика?
— Насколько я знаю, он сдает то, что мог бы уже и не сдавать…
— Значит, плохо ты его раскусил! — В голосе Инверова рождалось раздражение. — Пригласи его к себе, расскажи, каких выгодных льгот мы добились от заготовительных организаций, и я не сомневаюсь, что он клюнет!
Спину Коробина внезапно окатил холодок страха. Да что они там, с ума посходили? Это же будут липовые сохранные расписки, никакого скота уже нет и быть не может ни у нас, ни в других районах. Хранить-то ведь нечего! Неужели надеются на то, что эти расписки никто не предъявит к оплате, что о них забудут? Но это же чудовищный обман!
— А Иван Фомич в курсе? — спросил он.
— А я для тебя что, недостаточно авторитетен? — Инверов засопел в трубку. — Ты забыл, с кем разговариваешь, Сергей Яковлевич?
— Простите, Николай Васильевич… Вы меня не так поняли! — торопливо ответил Коробин, чувствуя, как трубка сразу отяжелела в его руке. — Я в том смысле, — кому эта удачная идея пришла в голову?
— Областным комитетом партии мы руководим коллегиально, — сухо прервал его Инверов. — Вот так… Пригласи Любушкину, всех, кого найдешь нужным, намекни, что они представлены к награде, — больше будут стараться! Ясно? Вот так и действуй, а там и победа, и отдых, и заслуженная слава! Ну, бывай!..
Положив трубку, Коробин еще минуту-другую цепенел у стола, потом притянул за горлышко графин, отпил несколько глотков, и его залихорадило, хотя на улице стояла жара. Конечно, и поначалу он понимал, что брал на себя немыслимо тяжелую ношу, но не сомневался, что при желании можно свернуть и гору, надо только людей настроить на боевой лад. Когда он понял, что ноша взята не по силам, он тоже не растерялся: ездил по колхозам, подгонял, подстегивал председателей, ликвидировал то, что мешало. Немало крови попортила ему история в Новых Выселках. Он стал смотреть сквозь пальцы на приписки, мелкие жульничества: что поделаешь, люди вынужденно идут на всякие хитрости и изворачиваются, чтобы выбраться из тяжелого плена взятых обязательств, ведь пеклись они не о себе, не о личной корысти, а старались любыми путями уберечь честь своего района. Поэтому судить их слишком строго он не мог. Но все же Коробин не представлял, что наступит день, когда ему самому придется согласиться на прямой обман и подлог, участвовать в афере, да еще толкать на это других. Ну хороню, Лузгина не нужно уламывать, этот прохвост сам пойдет на все. Но как быть с Любушкиной и другими председателями, которые и так тянут общий воз через силу?
Боль в голове стала невыносима, и он принял таблетку пирамидона. Явилась Варенька, и с этого момента дверь в кабинет уже не закрывалась, секретарша впускала к нему одного посетителя за другим.