— Погостить едешь или насовсем? — Голос у мужика был шепелявый, с дрожащей в нем веселой смешинкой — казалось, у него во рту не хватает переднего зуба и он словно высвистывает слова в эту щелку.
— Домой еду, к своей семье…
— Это из какой же ты деревни?
— Из Черемшанки…
— А-а, — рассеянно протянул мужик. — Это соседнего района будет. Как же! Слыхал про вашу деревню!..
Судя по всему, его уже разбирало немалое любопытство, с которым он не мог совладать.
— Послушай! — Мужик хлопнул себя ладонью по лбу. — Как тебя звать-то?
— Степаном… Фамилия — Гневышев…
— Вот здорово! — Мужик радостно хохотнул. — И моя фамилия такая же. А зовут Кузьмой… Ну и дела! И долго ты гулял по этой самой загранице?
— Да с самой войны…
Кузьма свистнул, сдернул с головы кепку, шаркнул ею по лицу, как бы смахивая последние остатки сна, и вдруг предложил:
— Слушай, а хочешь, я тебя до самого дома доставлю, а? Вот только немного развидняет…
— Но тебе же не по пути! — Степан заволновался снова, нашарил в кармане пачку сигарет, щелкнул по ее дну, выбивая сигарету. — Закуривай!
— А какое твое дело — по пути мне или пе по пути? — важничал Кузьма, разминая прокуренными пальцами сигаретку, разглядывая золотистый ободок. — Я что — без понятия живу? Человек столько лет дома не был, а я не могу его уважить!
Он будто не хотел оставаться в долгу и показывал широту своей натуры, свою способность удивить всякого, если на то будет его воля.
— Для моего коня тридцать верст не крюк! С ветерком прокачу, только кустики будешь считать! А дома тебя ждет кто или ты уже давно на том свете ходишь? Баба есть? Детишки?..
— Двое, — расслабленный нежностью к этому безвестному случайному спутнику, отвечал Степан и думал, как бы ему отблагодарить его. — Мальчишке, когда я на войну ушел, было два года, а девчонка тогда только родилась…
Ему бы тут удержаться и больше ни о чем не спрашивать, но Степан уже не мог остановиться, точно, затянутый страшной высотой, падал с высокого обрыва, падал и обмирал душой, не в силах противиться тому, что жадно хотел знать.
— Про Авдотью Гневышеву случаем ничего не слыхал?
— Про Авдотью? — переспросил мужик, и лицо его напряглось и тут же расправилось лучистой улыбкой. — Вроде слыхал, что доярка у них такая есть, нонче весной ее патретик в районной газетке печатали, так я приметил — справная такая баба, куда с добром — может, твоя и будет, а?
— Может, может, — как эхо отозвался Степан.
— А я бабу свою тоже вот привозил к поезду, к матери поехала, рожать. — Кузьма сунул сигаретку за ухо и стал рыться в резиновом, свертывавшемся, как спираль, кисете, сыпать крохотной щепотью махорку на обрывок газеты. — Такая, понимаешь, история — что ни год, то у нас прибыль! Не успеешь привыкнуть к одному, а по избе уж другой бегает, есть-пить просит, на ласку тянется…
— Небось жену во всем винишь? А ты тут вроде ни при чем?
— Я-то? — переспросил Кузьма и нежданно осклабился весь, засиял улыбкой, худая шея его пошла малиновым цветом. — Да я радый, пускай бегают!.. Земля, она вон какая — места на всех хватит! В случае чего и потесниться можно! Верно?
Он вдруг сорвался, побежал посмотреть, на месте ли его мотоцикл, слышно было, как он пробовал его заводить, дрыгая ногой и вызывая рыкающий взрыв. Наконец машина прочихалась, несколько раз выстрелила, а потом загудела, ровно и сильно рокоча и наполняя вокзал шумом.
— Да-а-вай! — Кузьма появился в дверях, улыбчивый и торжественный, как будто ему предстояло совершить нечто необычное, а не трястись по ухабистой дороге. — Бага-жишко в руках будешь держать или на спину приладим?
— Как хочешь…
— А я сейчас про вашего одного мужика вспомнил!.. О нем у нас весь район говорит!
— Кто такой?
— Есть там у вас в Черемшанке Дымшаков, Егором звать вроде…
— Как же, знаю! Не человек — огонь!
— Вот! Вот! — обрадованно подхватил Кузьма. — Я про то и толкую!.. Значит, он и есть, точно! Он с одним своим сродственником недавно в Москву подался правду искать…
— А из-за чего сыр-бор разгорелся?
— Обманом стали коров отбирать! — Кузьма сбил на затылок кепку, глаза его на круглом лице сияли, будто две начищенные медные пуговицы. — А они наперекор этому делу стали — и ни в какую! На них жмут по-всякому, и пугают, и посулами берут, а они стоят на своем. И вот подались в Москву, говорят, в самый Кремль достучались, а свое выходили… Да что я тебе с пятого на десятое буду пересказывать — дома все узнаешь без всякого вранья, до нас, может, докатилось с довеском — сарафанное радио, оно не всегда точно передает!