— Константин Андреевич!
Наперерез через улицу бежала Васена, точно сигналя ему красной, зажатой в руке косынкой, как крылья бились полы ее черной распахнутой тужурки.
— Что случилось? — Константин бросился ей навстречу, выронил из рук кочан.
— Не пугайтесь! Ничего страшного! — Васена тяжело дышала, глядела на Константина, будто не узнавая его. — Какой вы чудной без бороды!..
— Какая чепуха! — Он по-прежнему ждал, встревоженный одним ее видом. — Да говорите же, в чем дело!
— Наши уезжают из Черемшанки!
— То есть как? — растерянно спросил Константин. — Вся ваша семья?
— Нет, не вся!.. Тятя с мамой и Ксюша!
— Как это? Я только вчера видел Корнея Ивановича на ферме, и мы вместе кое-что придумали…
— Ну вот, а сегодня ночью он ходил по избе и вздыхал… Я подумала, что он заболел, и спрашиваю: тебе, мол, нездоровится, тятя? «Да нет, просто не спится…» А утром, как сели за стол, он и объявил, что решил уехать в город насовсем… С ним, дескать, поедет мать, и Ксюша, и дедушка, если захочет… Ромка и Дым стали его уговаривать, но нашего тятю с места не сдвинешь, когда он что задумал…
— Пойдемте сейчас же к вам! — решительно заявил Константин и взял Васену под руку. — Нельзя, чтобы они уезжали, поймите! Ради чего же мы добивались справедливости? Чтобы такие люди, как ваш отец, покинули родную деревню? Нет! Нет! Мы должны уломать его!.. А Ксения Корнеевна — ее-то что заставляет уезжать отсюда? Ее-то уж я совсем не понимаю!
— Мне кажется, что она уезжает из-за вас…
Ему показалось, что он ослышался, но в Васене все было вызовом — и чуть осипший от волнения голос, и бледное, почти бескровное лицо, и застывшие в напряженном изломе брови.
— Вы большая выдумщица, Васена! — опустив голову, сухо сказал Константин.
— Не верите? — Васена резко отняла локоть и, отстраняясь от Константина, смотрела на него с испытующей строгостью. — Она сама призналась мне, что не хочет жить там, где вы живете… Раньше я, дурочка, думала, что она на самом деле ненавидит вас, и еще защищала, спорила с ней, а теперь все поняла… Она же сама с собой борется, она просто бредит…
— Ну зачем вы? Не надо! — настойчиво попросил Константин. — Не будем об этом…
— Ага! Не будем? Я так и знала! — словно уличая его в чем-то, злорадно проговорила Васена. — Впрочем, как знаете, мне все равно!.. Хоть оба отсюда сматывайтесь, не жалко! Слышите?
Она заплакала и бросилась бежать по улице.
— Васена! Куда вы? Погодите!
Он кинулся было следом за нею, но наткнулся на туго натянутую веревку и чуть не упал. Веревка была привязана к вбитому в землю колышку, и на другом ее конце ошалело металась белая коза. Константин остановился, вытер вспотевший лоб и медленно зашагал дальше. Где-то в соседнем дворе жалобно мычал теленок, перекликались, пробовали голоса петухи… «Ну хорошо, догоню я ее, — думал Константин, — а дальше что? Ведь не могу же я сказать ей то, что она хочет услышать от меня! А сказать ей правду — значит оттолкнуть от себя человека, может быть, самого преданного и близкого мне во всей Черемшанке, если не считать Ксению…» О Ксении он думал не переставая с того памятного бюро, когда их исключили из партии и когда она стояла у стены, бледная и гневная, и глаза ее горели мятежным блеском. Если бы он не чувствовал в тот день себя таким униженным и бессильным, он пришел бы к ней и признался во всем… Чего же он ждал эти три месяца, на что надеялся?.. Когда-то он трусливо и малодушно бежал от нее, боясь, что она станет обузой, помешает совершить в жизни что-то настоящее, а возвратись через десять лет, снова ничего не понял — ни ее чувства, ни ее метаний. И может быть, теперь терял ее второй раз в жизни, но уже безвозвратно…