– Это плохо? – испуганно спросил самый молодой из них.
Глава с грустью посмотрел на светловолосого парня и, похлопав его по плечу, двинулся вперед.
– Братцы, – обратился он к своим соратникам, которые даже не подняли глаз в его сторону, словно уже знали, что именно он собирался им сообщить. – Я обещал вам, что после Лычегды мы отправимся домой. Но… Я не смогу сдержать этого слова. Сила Турофея не дремлет, вы видите, что творит этот ирод? Не в праве мы, братцы, отворачиваться от нашего боя. Надо землю спасать, людей спасать! Тех… – он сделал небольшую паузу и, словно извиняясь, добавил, – что мы еще в силах спасти.
– А этих? – спросил молодой, чей голос сейчас прозвучал подобно отрицающему писку.
– Их уже не сможем, – все с той же грустью ответил ему Глава.
– Но как же так? – не унимался тот. – Вы даже их не проверяли! Вы даже не посмотрели на них! Может кому-то еще можно помочь!
– Хватит, Степан! – оборвал его нарастающее негодование одноглазый. – Тут уже ничего не попишешь.
– Как же не попишешь?! – парень уже пыхтел от злобы. Нет, он не мог принять такого решения. Его молодая душа напрочь отказывалась верить в такой исход.
– Ты прав! – вмешался предводитель. Его голос уже звучал более властно и строго. – Может и есть кто, кому помочь можно. Может один али двое… Но! Возьмем мы их, отвезем к Марьянке, может довезем, а может и нет. А вернемся сюда, так не одну деревню хоронить придется, а две иль три! Да может и больше! Кто знает, сколько этой заразы уже разлетелось! – он выхватил из рук одноглазого один из камней и потряс им перед лицом юноши.
– Но нельзя же так! – парень повернулся к своим собратьям и словно вопрошая повторил, – нельзя же так, братцы! Мы ж не ироды какие! Не по-людски это!
– А сотни людей к смерти приговаривать по-людски? – упрекнул его Ратибор.
– А десяток?
– Так какой же здесь десяток? Тут от силы трое-четверо выходить можно, да и то не знамо, выйдет или нет! – мужчина окинул перевязанной ладонью бьющихся в конвульсиях людей. – А пока мы время потратим на журавля, синица полчища сгрызть может! Тут выбор очевиден, али я не прав?
– Прав, – поддержал соратника кто-то из мужчин.
– Прав, – завторили ему еще двое.
– Так мы же можем разделиться! – неожиданно осенило догадкой юношу, и в глазах его засияла надежда.
– Мы таким-то числом еле справляемся. А коли меньше нас станет… Что делать будем?
– Нет! – резко закричал парень. – Не приму я этого!
Вместе с этими словами он выхватил меч и направил его в сторону своих же. Мужчины опешили от такого поворота.
– Не позволю я души губить по чем зря! Хотите их крови, – он указал пальцем в сторону стонущих жителей Лычегды. – Придется вам и мою пролить! Кх…
Меч Главы мягко, но быстро прошел сквозь его шею и вышел наружу прямо перед его лицом. Он в испуганном трепете посмотрел на торчащее перед ним острие, словно пытаясь понять, что именно сейчас произошло.
– Руби, – сухо отдал свой приказ предводитель, вытаскивая клинок из парня.
Мужчины послушно достали свои орудия и перепрыгнули за забор скотного загона. Крики стихали один за другим. На землю опускалась тьма ночи. Она словно пелена скрывала следы их греха, свершенного, как они мысленно оправдывали себя, во благо всего народа будущей Руси.
Он лежал на земле. Концы его светлых волос окрасились грязью и собственной кровью. Глаза его были широко раскрыты, а голова повернута в сторону бойни. Его бездыханное тело словно наблюдало за всем, что творили его товарищи.
– Что с телами делать? – осведомился у Главы Ратибор, когда дело уже было сделано.
– Сеном закидайте и сожгите. Подожди, – предводитель остановил его прежде, чем мужчина ушел исполнять новый приказ. – В домах пошарьтесь, возьмите, что подороже. На девках, что по селу лежат, платья изорвите. Пусть все выглядит как набег.
– Понял, – ответил тот и повернулся к собратьям. – Слышали?
– Да, – тихо отозвалось несколько мужчин и тут же направились исполнять приказ.
А Глава плавно опустился на землю возле тела юнца.
– Прости, Степан, – с этими словами он сдвинул вниз веки парня, закрывая глаза хладному свидетелю. А затем поднял голову верх и задал вопрос, что одновременно послужил ему самому подобием оправдания. – Турофей, что же ты творишь?!
Веда (276г. до н.э.)
Очередное утро в избушке старой ведьмы отличалось от всех предыдущих, возможно, только яркими солнечными лучами, которые тут же обрушились на Лукерью и принялись терзать ее заспанные глаза, когда старуха широко распахнула входную дверь. В этой деревянной избе девушке отводилось свое уникальное место: в сенях на медвежьей шкуре, брошенной заботливо на пол под грудой висящего на стене барахла, прямо возле входной двери.